вторник, 20 декабря 2011 г.

Логические схемы обоснования выборки в качественных исследованиях

Дорогие коллеги!
Рождество и Новый год - это время дарить и получать подарки.

Я благодарю всех участников нашей "школы-студии качественных методов исследования" за все 7 лет их проведения  в Москве, Иркутске, Саратове, Самаре и С.Петербурга и всех организаторов этих занятий за  неравнодушное отношение к поиску новых форматов обучения основам ремесла социолога и подготовки полевых исследователей.

В качестве моего скромного новогоднего подарка примите нашу новую разработку логической схемы обоснования выборки в качественном исследовании методом интервью, которую я давно обещал, но никак не мог решиться представить в тексте, и все же благодаря всем вам мне удалось кое-что похожее на нашу давнишнюю задумку сделать.
Какая была задумка?

В количественных исследованиях проблема выборки давно представляет собой техническую  задачу. В качественных - это все еще область острых дискуссий, болевая точка для критики достоверности результатов исследования.  Иными словами, продуктивная и обоснованная  "выборка" в качественном исследовании это особое искусство социолога, где много  зависит от его интуиции, опыта, профессионального мастерства и удачи.

С конца девяностых, когда мы с Е. Ковалевым предприняли первую попытку написать текст о той разнице, что написано в книгах по методам исследования, и  что самом деле происходит в "поле" ("Кач.метододы в полевых соц. исследованиях", М. 1999), и как к этому можно подготовиться, нам стало понятно, что нужны иные форматы обучения начинающих "полевиков" и иное содержание описания методов качественного исследования.

Стало очевидно, что первой задачей было выделение из искусства проведения индивидуальных и групповых интервью, наблюдения, разработки программ, ключевых вопросов, гипотез и анализа данных,  тех конкретных  элементов ремесла, из которых  складывается это искусство.
Казалось бы, они содержаться в многочисленных учебниках по методам исследования, но факт остается фактом, начинающие социологи много знают как проводить исследования, но мало умеют это делать. Понятно, что текст описания самого метода это небольшая часть всего процесса обучения, нужны специальные "методы по обучению методу" в виде занятий по овладению навыками и умениями их применения, т.е. нужна "школа".


Однако, несмотря на то, что такая "школа" была создана и показывает неплохие результаты в плане обучения ремеслу социолога, описать, то что там происходит представляет довольно специфическую и сложную задачу.
Например, действительно  удалось выделить около трех десятков элементов ремесла , которые можно заметить  практически во всех проявлениях индивидуального мастерства социолога, начиная от социологической постановки цели и задачи, установления доверительных отношений с респондентом, "отбором случаев" и интерпретацией данных и создать систему занятий по переводу их в навыки и умения. Но большинство попыток описания этой системы выглядели неубедительно, т.к. часть происходящего на занятиях не поддается адекватному отражению в тексте. Необходимо было усиливать формализацию процедур, что противоречит самому "духу" качественного подхода.  

Перед вами текст, где предпринята попытка разрешить это противоречие. Понять насколько она удалась это для нас очень важно, т.к. те, кто прошел  занятия в нашей "школе-студии" по "выборке", данный материал выглядит как "инструкция пользователя"  (они уже знают о чем идет речь и закрепили свои представления работой "за длинным столом", самостоятельно убедились в возможностях и ограничениях  этой схемы). Но, как воспримут этот материал те, кто не был на наших занятиях? Можно ли с его помощью объяснить суть подхода и повысить профессиональные навыки социолога по части конструирования выборки в своем исследовании?

Поэтому мы выставляем наши разработки в открытый для всех доступ в надежде, что современный формат  коллективно-сетевой работы по созданию новых технологий ("открытый источник"), которая оправдала себя в создании программных продуктов и операционных систем, здесь тоже не подкачает. Цель- создать новый формат обучения базовым элементам ремесла социолога в виде "онлайн школы-студии" по качественным методам исследования.

В дальнейшем планируется  поместить для совместной разработки новых форматов обучения участниками нашей "школы-студии" и всеми добровольцами такие "элементы ремесла" как "гипотеза в кач. исследовании", "ключевой исследовательский вопрос",  "поддержание интереса к теме исследования ("зависимость от поля"), "как узнать и использовать свой индивидуальный стиль исследователя", "компетенция и компетентность исследователя перед респондентом", "описание вместо оценки", "что считать кодом" и т.д. 

Еще раз благодарю всех, кто принимал участие в разработке модуля занятий школы-студии "Выборка" и применял нашу схему в своей работе.

Б-г все видит. Давайте жить так, чтобы ему было интересно. :)
Удачи, здоровья и творческих успехов в Новом году!

Ваш И.Ш.

«Восьмиконная модель выборки для исследовательского интервью»

                                                                      Штейнберг Илья
Логические схемы обоснования выборки в качественных исследованиях:
«Восьмиконная модель выборки для исследовательского интервью»
Общие положения
«Выборка без выборки»  Одной из наиболее уязвимых для внешней критики точек качественного исследования, тесно связанной с проблемой достоверности его результатов является то, что по аналогии с количественными исследованиями называют «выборкой» или стараясь найти свою специфику, называют «отбором случаев» или «единиц наблюдения» в виде информантов, респондентов и т.п. Проблема состоит в том, что статистические приемы организации выборки респондентов здесь не применимы. Выбор респондентов для интервью осуществляется «по своим эмпирическим правилам»[1] Эти правила определяет сам исследователь, когда решает должны ли выбранные респонденты иметь экспертное знание или обыденное, различаться по полу и возрасту, знать друг друга и т.п.
В зависимости от методов качественного исследования способы конструирования «выборки» в достаточной степени различаются. Например, трудно сравнить обоснование процесса «рекрутинга» участников фокус-групп с отбором случаев в биографическом исследовании или выбором объектов для включенного наблюдения.
Предлагаемая модель выборки отработана на исследованиях, в которых применялся метод глубинного интервью. Как правило,  в глубинном интервью решаются задачи получения углубленной и обстоятельной экспертизы изучаемых социальных явлений непосредственно от носителей данных практик или внешних экспертов. Выясняются субъективные значения («прояснение субъективных смыслов») для респондентов категорий и понятий, которые интересуют исследователя. Например, можно выяснить, что для конкретного субъекта означает такие категории как одиночество, дружба, здоровье и т.п. Внимание исследователя  в процессе полевой работы сосредоточено, как правило,  на понимание того, о чем говорит информант, во-вторых в каком смысле он это говорит и в третьих, почему в таком смысле говорят такие как он, если речь идет о социологическом исследовании, где изучаются социальные нормы поведения, где ставиться задача найти общие закономерности в формировании этих субъективных смыслов.

Парадоксы «снежного кома»
Чаще всего качественные методы применяются в ситуациях, когда у исследователя нет достоверных сведений о реальных социальных практиках и жизненных проблемах изучаемой общности. В этой ситуации нечего репрезентировать. Универсальным выходом из этой ситуации принято считать  индуктивный  метод «снежного кома», который создает выборку на базе   социальных сетей респондентов. Однако, на практике мы не редко обнаруживаем, что этот «снежный ком», хотя и выглядит внушительно по размерам, но недостаточен для решения наших исследовательских задач, т.к. «слеплен», не из тех респондентов, кто нам нужен.
Причин несколько. Одну из них часто упоминают социологи-полевики[2] - это «тупиковость» или «ложная насыщенность» случаями при применении «снежного кома». Наглядным примером может служить ситуация, где изучаются существующие практики потребления инъекционных наркотиков с целью выработки мер профилактики и т.п. Исследователь находит потребителей наркотиков, которые в свою очередь называют своих знакомых, которые входят в ограниченный круг их знакомых – носителей практики группового потребления. Они могут дать ценную информацию по данной практике, но    ничего не знают о тех, кто потребляет наркотики в одиночку или наркотики другого вида. Кроме того, респонденты в силу своего индивидуального опыта демонстрируют убежденность, что практически все наркоманы именно так и потребляют психоактивные вещества.   Таким образом, нам будет казаться, что мы охватили основную часть всех возможных практик потребления наркотиков, хотя узнали только о небольшой части своего «поля».
Другая причина не столь очевидна и зависит от степени критического отношения к основным постулатам «обоснованной теории». Дело в том, что на практике далеко не всегда теорию можно вывести из непосредственного опыта и фактов, собранных «снизу», в результате непосредственного наблюдения за объектом или со слов респондента.  
Например, обычный человек не часто может так объяснить причины своей алкогольной зависимости, чтобы расстаться с нею, хотя говорит, что желает этого, понимает всю пагубность для себя и близких своей «вредной привычки» и т.п.  Значит, основываясь только на его ответах нельзя построить «теорию», с помощью которой можно объяснить его парадоксальное поведение и тем более ему ( или таким как он) помочь. Нужны еще и дедуктивные процедуры, которые взвешивают на весах существующие «до поля» научные представления о данном феномене и вместе с собранными фактами, вырабатывают новое знание, которое может иметь мало общего с его представлениями (например, «скрытые триггеры» известные в наркологии или «функциональный алкоголизм» в системной психотерапии) .
Все известные мне случаи, где непосредственно из первичных данных «вырастало» что-то похожее хотя бы на теорию среднего уровня, были связаны с двумя факторами: длительном времени пребывания исследователя в поле (больше полугода) и его значительном теоретическом и практическом багаже по данной теме. Таким образом, мы имеем не отрефлексированную исследователем процедуру создания теории по классическому сценарию. Имеется ввиду   традиционное  сравнение полученных им первичных данных с имеющимся  уровнем научного знания, которое содержалось в «информационной базе» исследователя, и к которой он непрерывно сознательно или бессознательно обращался.  
Предлагаемая Б. Глезером и А. Страусом теоретическая выборка, которая репрезентирует не саму социальную группу, а значимые свойства исследуемого феномена должна по идее направлять исследователя на поиск данных, из которых возникает теория. Эта выращенная из первичных данных теория сама уже задает нужные ориентиры и контролирует полевое исследование и логику выбора объектов для изучения.
Однако для глубинных интервью это не снимает проблему «первого шага», т.е. первоначального отбора носителей этих свойств, а точнее, мы опять возвращаемся к вопросу о том, представителей какой социальной общности будем выбирать для начала полевой работы,  какие они должны быть и сколько информантов нам потребуется. Это важно в ситуации, когда ресурсы и время для проведения полевого исследования ограничены и нужно предусмотреть риски для выполнения исследования в намеченные сроки.
 Допустим, мы исследуем социальные факторы одиночества в пожилом возрасте. С помощью своей социальной сети или обратившись в службу психологической помощи населению, мы найдем носителей данного свойства, которых будем уговаривать свести нас с другими одинокими людьми, которые станут нашими информантами. Но, одинокие люди потому и одиноки, что имеют узкий круг общения. Кроме того, если это будут только носители определенных практик, то даже если мы переберем все основные ситуации, с которыми они сталкиваются в своей жизни, и все объяснительные модели поведения со слов их участников, то мы рискуем остаться без релевантной теории. Потому что могут быть иные практики одиночества, неизвестные информантам (например, «одиночество в семье»),  а для объяснения сути проблемы могут быть нужны эксперты со стороны, недоступные «снежному кому».
Следовательно, до выхода в поле мы должны создать примерную модель выборки информантов, которые нам понадобятся для ответа на ключевые исследовательские вопросы, за которыми стоят наши первичные гипотезы исследования. Такая теоретическая выборка конструируется до поля на основе методической рефлексии исследователей своих знаний и представлений о предмете исследования, понимания проблемы и первичных гипотез.

 Вопросы к обоснованию выборки.
Вроде бы банальная мысль, что вне зависимости от метода и цели исследования необходимо отдавать себе отчет о причинах выбора своего собеседника-информанта, а также анализировать свои удачи и неудачи с этим выбором. Однако очень редко в протоколах качественных исследований мы можем увидеть описание этой процедуры. Вроде бы все понимают, что точно также как исследователь, применяющий количественные методы сбора первичных данных должен обосновать свою «выборку», отвечая самому себе на многочисленные вопросы «почему» и «зачем», так и в качественном исследовании это тоже необходимо делать.
Мы также, по своему опыту, знаем, что если исследователь не задаст их себе, то ему, впоследствии, возможно их зададут его оппоненты. Вот их любимые вопросы: «Почему для глубинных интервью были выбраны только 10 человек? Почему именно они попали в поле вашего интереса? Почему вы считаете, что для выводов исследования достаточно спросить только этих респондентов, а где противоположные случаи, где люди с иным опытом? Вы их выбрали, потому что они просто доступны для вас или по другой причине и т.д. и т.п.?»
Практика проведения исследований методом глубинного интервью демонстрирует противоречивые подходы к формированию выборки. С одной стороны метод глубинного интервью предполагает тщательный и обоснованный отбор информантов, который обеспечивает достоверность и результативность всего исследования. Иными словами выборка здесь должна быть строго целевой, неслучайной. С другой стороны частое упоминание полевыми исследователями в отношении своих информантов таких высказываний как «повезло с экспертом», «не повезло с информантом», «оказался дилетантом в этом вопросе», показывает, что в поле мы в значительной степени зависим от случая и удачи. Особенно это становится очевидным, когда информанты относятся к категории «труднодоступных».

О логике в формировании выборочной совокупности Ответ на эти вопросы предполагает демонстрацию научно обоснованной логики процесса конструирования выборки информантов для глубинного интервью. Это требует, по меньшей мере, соблюдение штатных процедур научной работы. Например, наличие протокола, где отражался процесс выбора основания для выборки в соответствии с целями и задачами исследования, результаты обсуждения для принятия решения по выбору данного случая с перечислением аргументов, возможных альтернатив и т.п. То же самое относиться к решению о прекращении поиска информантов данного типа, например, в связи с получением «исчерпывающего» ответа на исследовательский вопрос или «насыщением кода данной категории ответов». Иными словами нам нужна достаточно внятная и наглядная логическая схема формирования выборки наших информантов («отбора случаев») с ее обоснованием, которая больше всего подходит под понятие модель.
В последнее время можно наблюдать дискуссию о необходимости при применении метода «опираться на разработку определенных социологических моделей». Например, об этом достаточно аргументировано пишет Ю. Н. Толстова, понимая под моделями «систему содержательных «аксиом» характеризующих представления социолога об изучаемом объекте». При этом  она отмечает, что социологи это «как правило, не делают, хотя, наверное, такие представления всегда имеются».[3]
Возникает вопрос, а почему собственно не делают и что получиться, если попытаться создать такую модель, описывая свои «представления» и идеи, которые легли в ее основу?

«Восьмиоконная» модель выборки для глубинного интервью.
Для решения этой задачи по обоснованию выборки в качественном исследовании посредством «моделирования», мы предлагаем метод «восьмиоконной» модели выборки для глубинных интервью.
Попытаемся описать свои представления и основные идеи при ее конструировании. Итак, в основе этого подхода лежат несколько методологических идей, которые появились в ходе проведения качественных исследований в проектах под рук. Теодора Шанина (1990-2002 гг.) и экспериментов автора с участниками занятий в «Школе-студии исследователя-качественника» по поиску новых форматов подготовки исследователя-социолога в современном вузе. Эти «школы» проводились и проводятся на нескольких экспериментальных площадках с 2006 г. : В г. Москве (ЦСПО ИС РАН (рук. С.Кухтерин), ГУ ВШЭ (зав.кафедрой И.Козина), МВШСЭН (деканы Д.Рагозин,  В.Вахштайн), Саратове (СГТУ, зав.кафедрой М.Елютина), Иркутске (ЦНСИО, рук. М. Рожанский), Самаре (СамГУ, зав.кафедрой Н.Щукина).

Основные идеи:
1. Специфика «качественной выборки» для ГИ заключается в сложности формализации исследовательских процедур и выработки определенного алгоритма при построении выборочной совокупности как это происходит в количественных исследованиях.
2. Достоверность качественного исследования в вопросе выборки может и должна соответствовать требованиям, предъявляемым к научной работе по описанию исследовательских процедур. Как минимум – это наличие протокола с изложением логической схемы обоснования и построения выборки, с перечислением аргументов относительно ее численности и качества.
3. Главные препятствия в этой работе – низкий уровень методической рефлексии полевых исследователей. Причин много, например,  у нас при подготовке социологов не решены проблемы с формированием критико-аналитического мышления исследователя, с приобретением навыков групповой работы, необходимой для развития рефлексивности и овладением базовыми элементами ремесла полевого исследователя.
4. Эти задачи можно решить, применяя методологию «двойной рефлексивности» и методику групповой работы «длинный стол», которые лежат в основе системы подготовки исследователя-качественника в «школе –студии».
5. Мы не можем предложить полностью формализованные алгоритмы для конструирования выборки в качественном исследовании, но мы можем представить логические схемы для создания моделей такой выборки и научить ими пользоваться профессиональных социологов.

Три шага для построения модели «выборки»
Построение этой модели выборки для качественного исследования предполагает несколько последовательных шагов групповой работы за «длинным столом», которые мы подробно рассмотрим ниже. Все этапы создания выборки строго синхронизированы с тремя этапами проведения полевой работы. На первом этапе исследования «до поля» исследовательская группа конструирует «восьмиоконную» модель выборки исходя из рефлексии своих представлений о предмете и объекте исследования. Основной фокус обсуждения сосредоточен на вопросе: «Кто нам нужен для ответа на ключевые вопросы исследования?
Второй шаг конструирования выборки связан с работой «в поле». Происходит обсуждение «наполняемости окон» и корректировка выборки. Основные вопросы: «Что же получилось на данный момент с нашей выборкой?»; «Кто у нас в этих «окнах» и почему вы их туда поставили?»; «Кто нам нужен еще?»
Третий шаг – это групповое обсуждение выборки на этапе «после поля». Основные вопросы: «Что получилось в итоге и почему?» «Достаточно ли информантов для ответа на наши вопросы?»


Групповая работа
Работа группы начинается с изображения на доске 4-х «окон выборки». 1 окно – типичный носитель практики; 2 – атипичный (эксклюзивный); 3- маргинальные типы; 4- эксперты. Деление на «окна» производиться в двух координатах:

Под «типичностью»[4] понимаются наши «пред полевые» представления о самом распространенном носителе изучаемой практики. Например, исследуем тему «институциональной среды для деятельности  преподавателя-исследователя, работающего в социологическом подразделении  вуза». Участникам «длинного стола» предлагается  вопрос о том, кто такой типичный преподаватель-исследователь на факультете/кафедре социологии   в современном вузе.  В результате групповой дискуссии выясняется,  что это женщина 30-40 лет, с ученой степенью, совмещающая преподавательскую нагрузку с проведением исследований, которая использует в своих лекциях и на семинарах результаты собственных исследований, регулярно получающая гранты, на поддержку исследований, знающая английский язык, имеющая публикации по своей теме, участница конференций и т.п.
 Эта докса (утверждение, не нуждающиеся в доказательстве) в представлении исследователей «до поля» относительно типичного носителя данной практики. Выявление доксы нужно для рефлексии имеющихся у исследователей научных и обыденных представлений о предмете и объекте, гипотез и т.п. Кстати, на этой основе развивается критико-аналитический подход при подготовке программы исследования.
Процедура выявления «типичного респондента» отдаленно похожа на метод идеальных типов М. Вебера, который сам по себе не является инструментом эмпирического исследования, а скорее принципом понимания конкретных социальных феноменов или  целей и мотивов поведения индивидов, включенных в определенные социальные отношения.

«Экспертность» («дискурсивная компетентность») это совокупность знаний и опыта информанта относительно изучаемой практики, а также его способность к рефлексии своей компетентности и ее относительно понятном изложении собеседнику. Это можно назвать «осознанной некомпетентностью» или «осознанной компетентностью», если говорите с экспертом. Например, вы испытываете чувство одиночества, но ваши объяснения, как и почему вы его испытываете, будут значительно отличаться от того, что может сказать по этому поводу профессиональный психолог, социальный работник или психотерапевт.

Типичный информантнаиболее распространенный в изучаемой общности носитель данной практики, по мнению участников «длинного стола» (пример приведен выше). Его «дискурсивная компетентность», не представляется достаточно высокой, поэтому здесь более уместен акцент на полуформализованное интервью, где большое значение имеет описание практики и ее фактология.

Эксклюзивный (специфический) это информант, который имеет такие же социально-демографические характеристики, как и типичный респондент, но не является носителем данной практики. Например, респондент указанного пола и возраста, который занимается только преподаванием или только исследованиями. Специфическим респондентов может быть преподаватель-исследователь, который  в данный момент занимает административную должность и не проводит исследования, хотя номинально является их участником.
«Экспертность» эксклюзивного информанта должна быть достаточно высока для объяснения своего «отклонения». Он играет роль разрушителя первичных гипотез исследователей, перевода доксы в парадокс. Здесь планируется использование неформализованного инструмента интервью, с внутренней структурой проясняющей субъективный смысл ответа, регистрирующий невербалику, эмоции и чувства.

«Нетипичный информант» – информант, носитель практики, но отличающийся по ряду свойств. Например, социолог - мужчина, старше 50 лет, работающий на полставки, имеющий постоянные «заказы» на социологические исследования или участник сетевых научных проектов, знающий иностранный язык «со словарем», не имеющий публикаций в центральных журналах и т.п.

«Окна экспертов»
В свою очередь «окно» экспертов делиться на 4 типа по двум осям координат «думает – знает». Первый тип эксперта – это « Типичный эксперт», знаток данной практики, который «не думает – он знает». Второй тип – «Ключевой эксперт». Он также знаток практики, но в силу аналитических способностей или других неизвестных причин еще и «думает» по поводу темы исследования. Третий тип – «Теоретический эксперт». Он не является непосредственным носителем практики, но может дать интересный комментарий, неожиданный взгляд на проблему с т.ч. зрения своей сферы занятости, связать с другими данными, расширить поле видения проблемы и т.п. Четвертый тип эксперта – который не знает практики и не думает – «ложный эксперт» или «облом»J. Он обнаруживается только в ходе полевой работы и полезен тем, что фактом своего незнания темы и нежеланием думать на этот счет характеризует тот институт, где он должен по роли и статусу быть экспертом (но надо иметь в виду, что один эксперт не может представлять институт).
Понятно, что здесь планируется экспертное интервью, предполагающее определенный уровень подготовки исследователя по данной теме или в случае малоизученности «практики» разрабатывается «гид для введения в тему с помощью эксперта».

В данном контексте нам важно сравнение информации, полученной как с т.з. внешней экспертизы (теоретические эксперты), так и с т.з. внутренней экспертизы со стороны людей непосредственно погруженных в практику или тесно с ней связанных. Это обусловлено тем, что согласно концепции И. Канта, которую он изложил в работе «Спор факультетов»[5], система имеет ограничения в способности понять сама себя. Важен взгляд со стороны, который может дать объективную критику и направления для развития. С другой стороны, полевой исследователь может столкнуться с новой практикой, где еще не сложилась внешняя экспертиза или для внешнего эксперта существенная часть практики будет закрыта ее носителями.
            Важно отметить, что «типичные» и проч. респонденты в этих «окнах»  - это умозрительные модели, отражение гипотез и представлений исследователей. В процессе полевой работы  их «портрет» в данных окнах может существенно меняться, порождая новые гипотезы, более адекватные объекту и предмету исследования. 


Работа с «окнами»
Работа с данной моделью, как мы уже говорили, предполагает несколько этапов групповой работы методом «длинного стола» и работу исследователя в «поле», которая соответствует фазам полевого исследования («до поля», «в поле» и «после поля»).

Этап 1. «Какой информант нам нужен для ответа на ключевой исследовательский вопрос?» Конструирование теоретической рабочей модели выборки.

Участники «длинного стола» в ходе дискуссии определяют «с кого начинать поле». Здесь имеется два варианта:
Вариант А. Если уже имеется опыт работы с данным полем, рабочие представления о сути проблемы, то построение идет от типичного носителя данной практики. Вариант А предполагает групповую работу с «доксой», своего рода репрезентация существующих «до поля» научных и обыденных представлений о типичном носителе изучаемой практики. Цель группового обсуждения – построение априорной модели типичного представителя данной практики исходя из субъективных представлений каждого участника.
Например, в теме исследования «Преподаватель-исследователь с современном вузе» априорная модель преподавателя-исследователя представляла собой «идеальный тип», состоящий из избыточно длинного  списка личностных качеств, компетенций, включенности в разные практики научной работы: 
1.      Создатель нового знания, наличие своего опыта;
2.      Публичность, т.е. востребованность в качестве эксперта по социальным вопросам;
3.      Регулярное участие в исследовательских проектах;
4.      Интеграция исследовательского опыта в читаемые им образовательные курсы;
5.      Передача знания через практику;
6.      Наличие публикаций в значимых российских и зарубежных социологических журналах;
7.      Проявление научной любознательности – постоянный интерес к новинках в области социально-гуманитарных наук;
8.      Включение в российские и международные исследовательские сети;
9.      Участие в грантовых проектах;
10.  Активное участие в общероссийских и международных  конференциях, проводимых за пределами собственного вуза;
11.  Приглашение в качестве специалиста в центральные российские и зарубежные вузы;
12.  Наличие прорывных текстов, в которых описаны значимые открытие в науке (цитирование этих тестов);
13.  Знание иностранных языков;
14.  Признание в профессиональном научном сообществе.
15.  Внутренняя неудовлетворенность (любопытство);
16.  Существование преимущественно  во внеинституциональных форматах;
17.  Академическая мобильность;
18.  Разрабатывает и читает авторские курсы;
19.  Открытое взаимодействие с аудиторией – не боится вопросов и готов на них отвечать.

В ходе исследования мы естественно сталкиваемся с тем, что реальный типичный преподаватель-исследователь не обладает и половиной параметров из этого списка, более того он является носителем свойств, которые мы «до поля» не считали важными и не включали в список. Например,  в нашу выборку «типичных» в конечном счете попали преподаватели-исследователи, которые имеют «полставки» и менее  преподавательской нагрузки или занимают административные должности, дающие им возможность заниматься исследованиями или  являются «вечными» докторантами. Часть из них можно отнести к «краеведам», которые не являются публичными и известными за пределами их города или региона. Большинство участвует в коммерческих исследованиях, решая маркетинговые,  управленческие  задачи или принимая участие в выборных кампаниях и работая по заказу властных структур.  
Вариант В. Если исследуемое «поле» незнакомо, то построение выборки начинается с поиска «эксперта по теме». Тема работы «длинного стола»: «Какие эксперты могут дать ответ на наши вопросы и где их искать?»
Например, тема та же. Экспертами могут быть: ученые-исследователи вопросов высшего образования, преподаватели-исследователи, работающие в вузе, проректор по науке, деканы социологических факультетов и заведующие кафедрами. Представители негосударственных  социологических центров.
Доступ к ним обеспечивается преимущественно  через личные социальные сети и связи исследователя в вузах.

Участники «длинного стола» обсуждают характеристики предполагаемых информантов из других «окон».
Например, «эксклюзивный» информант должен обладать тем же набором социально-демографических характеристик, но иметь иную практику. Например, исследуем практики инъекционного потребления наркотиков. Докса: типичный респондент - это молодой, неженатый, без постоянного места работы потребитель наркотиков, который употребляет наркотики несколько раз в неделю. Специфический респондент – это носитель тех же свойств, но  который употребляет наркотики  только раз в месяц или реже (практика регулированного потребления).
Эта позиция в выборке нужна для того, чтобы проверить на прочность собственные первоначальные представления о социальном феномене. Информация о его существовании появляется либо из теоретических представлений исследователя, но чаще от экспертов, либо в процессе полевой работы, либо из вторичных данных.
Нетипичные («маргинальные») информанты при заполнении «окна» должны быть носителями широкого ассортимента разнообразных практик и, кроме того, сами отличаться от типичного представителя рядом характеристик. Например, полом, возрастом, материальным положением и т.п.

Этап 2. Оценка выборочной совокупности информантов в поле.
Понятно, что реальность богаче любой нашей фантазии.  Мы должны быть готовы к тому, что многих «типов» из наших «окон» мы в «поле» не найдем и это нормально.
Во время работы исследователей в поле и на встречах за «длинным столом» происходит распределение информантов по «окнам» в соответствии с реальной ситуацией. Вопрос, который задают за «длинным столом»: «Кого в результате нашли и где его «окно»? Кто еще нужен в качестве респондента? Анализируются основания выбора информанта, аргументы, которыми исследователь обоснует отнесение информанта к тому или иному «окну». Обсуждаются причины, по которым не удалось найти намеченных в теоретической выборке респондентов.

Этап 3. Анализ имеющихся «окон выборки». Вопросы за «длинным столом» на этапе «после поля»: «Почему этих информантов достаточно для исследования?», «Как обосновывается насыщенность случая?» и т.п.

Требования к исследователю для обеспечения продуктивности процедуры выборки.
Для достижения наибольшей продуктивности инструмента необходимо соблюдать несколько требований:

  1. Процедура создания модели выборки наиболее эффективна при групповой работе методом «длинного стола» по методологии «двойной рефлексивности», которая позволяет максимально использовать  критико–аналитический подход в  работе над моделью выборки.
  2. До построения модели выборки должно быть однозначное понимание, что исследуется, зачем и чем обусловлен выбор качественного инструмента. Это отражается в ключевом исследовательском вопросе (КИВ). КИВ обладает следующими признаками: конкретность и реальность ( возможность найти ответ в конкретном «поле»); КИВ должен «цеплять» исследователя интеллектуально и эмоционально; КИВ должен быть валидным к теме научной работы исследователя.
  3. До поля должна быть сформирована первичная гипотеза исследования («отправная точка», «дебютная идея») для того, чтобы при формировании выборки можно было бы отвечать на вопрос, кто нам нужен для ее проверки.

Недостатки

  • Упрощение ситуации с отбором респондентов, т.к. в реальности из-за недостатка времени или сложности с доступностью целевой группы модель может «поломаться», т.е.  приходиться «брать тех, кто попался» и идти дальше привычным методом «снежного кома»;
  • В модели учитываются только два фактора, однако высокая экспертность (дискурсивная компетенция) респондента - не единственный  фактор обеспечения удачного интервью,  а  наибольшая типичность респондента как носителя изучаемой практики не  гарантирует правильность его выбора, в случаях, когда данная практика малоизученна и представления о типичности носят у исследователя в основном умозрительный характер.
  •  Отсутствие учета в модели фактора  «авторитетности» эксперта, может создать ситуацию, где ценность экспертизы может быть подвергнута сомнению  со стороны представителей изучаемого сообщества.  Это приводит к необходимости дополнительного обоснования  авторитета эксперта для оценки «весомости его экспертного мнения».
  • Модель малопродуктивна  для таких качественных методов как кейс-стади или биографическое интервью, где объекты единичны, хорошо известны заранее и отобраны в соответствии с конкретной задачей  исследования. 
  • Результаты применения  данной модели для создания выборки в качественном исследовании наиболее эффективны   при групповой работе не менее 4-5 исследователей для создания «пространства рефлексии».  Наибольший эффект отмечен при численности участников «длинного стола» в 5-7 человек, при большем числе эффективность опять понижается, что вполне укладываются в психологические теории групповой динамики.
  • Работа с моделью требует от исследователя предварительной работы над формированием первичных гипотез исследования, ясности понимания, что изучается и зачем, а также наличия  ключевых исследовательских вопросов. (Это создает проблемы для исследований с квазинаучными целями).    

Преимущества

  • Представляет теоретическое обоснование  количества и качества отбора респондентов перед  началом полевых работ методом исследовательского интервью в соответствии с целями и задачами исследования в виде понятной логической схемы. (По нашему опыту   численность респондентов в 8-ми оконной модели «до поля» обычно находилась в пределах от 10 до 25 человек. Интересно отметить, что такое же число респондентов для типичного исследования методом исследовательского интервью отмечал С. Квале.[2] )
  • Объективность взаимосвязи анализируемых  факторов для выборки (экспертность и типичность);
  • Наглядность получаемых результатов и простота построения;
  • Проста и доступна для понимания логики исследователя при отборе респондентов;
  • Является инструментом развития методической рефлексии исследователей относительно процедуры построения и корректировки выборки в полевом исследовании.
  • Облегчает описание обоснования параметров выборки в протоколе исследования и финальном отчете.
  • Тестирует «готовность к полю» исследовательской группы относительно понимания сути проблемы, продуктивности ключевых вопросов, представлений о целевой группе.
  • Дает возможность непосредственно «в поле» контролировать  процесс нарастания «снежного кома» и вносить корректировки, понять следующий шаг или остановиться и запустить  новый «снежный ком». 
  • Помогает на этапе «после поля» определить место каждого «случая» в общем представлении о собранных интервью, их «экспертном весе» в анализе результатов исследования.



1.  McCracken G. The Long Interview/ Qualitative Research Methods, v.13. Newbury Park, London, New Delhi: Sage Publications. 1988.

2.Ильин В.И. Драматургия качественного полевого исследования. — СПб.: Интерсоцис, 2006. — 256 с.

 3.  Ю.Н.Толстова «Поиск смыслов» и использование математического аппарата в социологии (ответ на заметку А.А.Давыдова) http://www.ssa-rss.ru/index.php?page_id=19&id=404

4. Обозначение координат имеет важное значение. Для выбора этих обозначений координат из множества вариантов потребовалось консультации с экспертами в области качественных методов. Данные названия координат предложены Г. Татаровой. Однако «экспертность» может быть заменена по предложению Д.Рагозина на «дискурсивную компетентность», для подчеркивания способности респондента к словесно-контекстной рефлексии своего опыта. 

5. Кант. И. Спор факультетов / отв. ред. Л. А. Калинников. – Калининград: КГУ, 2002.

6. Квале указывает, что в большинстве современных исследований методом исследовательского  интервью число респондентов составляет 10 плюс-минус 15. Он объясняет  это законом минимизации повторов и нахождением оптимума  времени и ресурсов. Для нас число респондентов обычно тесно привязано к задачам исследования и  на практике имеет гораздо больший разброс, а такой статистики как у Квале для нашего случая   пока  не имеем.  Но при моделировании «до поля» наблюдается практически механическая повторяемость этой численности респондентов.  См. Квале С. Исследовательское интервью. М. Смысл. 2003. с. 108.


 



четверг, 24 ноября 2011 г.

Лестница профессиональной компетентности в социологии

В Калифорнии, в центре новой золотой лихорадки по добыче IT- продуктов, который называется Кремниевой долиной, я столкнулся с интересным феноменом умолчания своей ученой степени перед работодателями и заказчиками. Некоторые наши российские айтишники, трудящиеся в их бесчисленных «стартапах», стирают со своих визиток намеки на ученую степень. Причины вполне рациональны. Это проблема переквалификантов и недоквалификантов. Ты либо слишком умный для этой работы или при проверке выясняется, что не вписываешься в их формат необходимых компетенций, который у них стоит за понятием PhD.

Почему-то самые наглядные метафоры о профессиональной компетентности связаны с медициной.
В коридорах поликлиник, на работе и среди родственников и друзей вы можете встретить людей, которые ошеломляют широтой медицинских знаний. Свободное владение специальной терминологией, перечисление симтоматики заболеваний, уверенная постановка диагноза, знание ведущих специалистов и клиник, создает впечатление, что перед вами опытный проктолог, психиатр и т.п. Эти люди являются кошмаром лечащих врачей. Они знают все, за исключением маленького нюанса – лечить не умеют.

Причина очевидна: они не владеют рутинными практиками этой профессии, ремеслом врачевателя, который постепенно выращивается в анатомичках, ночных дежурствах в отделениях больниц, в заботах о тебе опытных учителей и наставников, в зубрежках атласов на латыни, в ужасе и отчаянии после неудачного лечения своего больного и эйфории после правильно поставленного диагноза и удачного выздоровления пациента, в которое сам до конца не верил и т.п. и т.д .

Это лестница компетенции, где перепрыгивание через ступеньки рутины ремесла порождает опасных мутантов, разрушающих профессиональное сообщество, превращающих дисциплину в любительское занятие, где все решает туристический интерес к теме, поверхностные знания и удачная имитация владения профессиональными терминами и инструментами.

Прозрачность границ нашей гуманитарной дисциплины и естественная вовлеченность в ее практики населения рождает иллюзию квазикомпетентности. Все мы психологи, политики, историки, педагоги, социологи и т.п.
Но, как ни странно, не все мы летчики, хирурги, органисты (никогда не видел самоучителя игры на органе) и физики-ядерщики.

В социологии специалист, который в процессе своего студенчества, учебной практики, аспирантуры и даже докторантуры сразу перепрыгнул несколько ступеней рутинных элементов ремесла, связанных с собственным длительным опытом исследовательской работы по теме, сразу в преподаватели, доценты и профессора, будет обречен «торговать игрушками и сувенирами» своей профессии.

Не нужны дискуссии, чтобы оценить качество специалиста, если ему «повезло» получить степень через «договорную защиту», через «учебное исследование для галочки», через публикацию для публикации и т.п. Аналогия с «договорниками» в футболе и последствия их для спорта и спортсменов очевидны. На «договорняки» не ходят болельщики. На симулякры защит диссертаций не ходят ученые и студенты.

Сувенирный отбойный молоток шахтера, игрушечное пианино, деревянный меч, все понимают - это необходимо для представления о профессии, для пробуждения интереса к ней. Но этого недостаточно для ее освоения. Для этого нужны рабочие инструменты и навыки пользования ими. После тренажера, тебя пересадят в настоящий автомобиль и самолет – там начинается реальная практика.

В социологическом образовании с этим проблемы, но поиск новых форматов и методов профессионального обучения не прекратился. Я знаю замечательных исследователей, обладающих редкой способностью осознания своей компетенции и к передаче своего опыта и знаний. Даже есть новые инновационные системы обучения.

Может быть, нужны площадки для обобщения и осмысления этого опыта подготовки социологов-исследователей? Вроде бы они есть. Это профессиональные журналы, есть блоги и форумы, есть заинтересованные специалисты, есть летние школы по методам, семинары, мастер-классы.

Короче, кажется, что есть все, но мы теряем рынок спроса на профессиональную компетенцию в академических исследованиях, на социологию как профессиональное ремесло (маркетинг, работа с персоналом и политтехнология – отдельная тема).

Может этот товар сегодня не нужен?

вторник, 22 ноября 2011 г.

Исследовательская рефлексия в глубинном интервью

Вопрос о том, как же на практике стать "рефлексивным исследователем", в моей почте стал частым гостем. Хочу поделиться своими соображениями и пригласить к обмену опытом на сей счет.

Для меня процесс исследовательской рефлексии – это «маятниковое качание»
или искусство постоянной смены собственной позиции, перехода от роли
главного действующего лица изучаемого процесса к роли отстраненного
наблюдателя, в том числе и наблюдателя за самим собой. Это также
«качество исследователя, которое позволяет ему приближаться или же
абстрагироваться, отдаляться от исследовательской темы», как мне указали в одном письме.

Однако, чтобы на практике, осуществить это методическое указание социолог должен в глубинном интервью превратиться в трансформер. Т.е. он, как герой детских мультиков должен обладать способностью к перевоплощению из интервьюера – в наблюдателя за процессом коммуникации с респондентом со стороны, а из наблюдателя со стороны превратиться в наблюдателя за собой. И обратно и так много раз.

Кто это может делать естественным образом? Как этому можно научиться?
Легко и «естественно» это могут делать только шизофреники с диагнозом раздвоение личности или параноики, способные постоянно следить за самим собой, а также герой популярной песни бывшего солиста "Секрета" Максима Леонидова, который мог «оглянуться посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я».

Как же этому можно научиться, без риска попасть в клинику?

Решение это видится многими сторонниками новых подходов в рефлексивности как особом искусстве исследователя, позволяющем осознавать субъективизм, определять его рамки, «контекстуализировать» получаемое в ходе исследования знание.

Здесь предлагают освоить два важных умения.
C одной стороны – умение позиционироваться: выбирать
теоретический подход-перспективу, осознавать свою позицию в
исследовательской практике как социальном действии и все
контексты и уметь действовать с точки зрения выбранной позиции.

С другой стороны – умение абстрагироваться, оценивать свое
участие в исследовании с точки зрения «социально других» и себя
как «социально другого» или умение «децентрировать» себя как
исследователя.

Мне трудно судить, как это происходит на практике у обладателей этих умений. Мы же повышаем свою рефлексивность с помощью наших "длинных столов", где проговариваем друг другу свою позицию в интервью, свои интерпретации поведения респондента, свои гипотезы и проч. Получая обратную связь на эту свою рефлексию, получаем некую тренировку в "вытаскивании внутреннего диалога" и представление о многообразии интерпретаций твоего собственного опыта, которые дают коллеги. Это приводит к определенному пониманию своего индивидуального исследовательского стиля.

У нас даже есть забавная классификация этих стилей. например, "фактолог", "эмпат", "удачный попутчик", "психотерапевт", "институционалист", "программист" и т.п. Это проявляется в вопросах, которые задает исследователь, в его способах объяснения поведения респондента, мотивах и т.п.

Знание своего исследовательского стиля, на мой взгляд, очень помогает в развитии рефлексии.

четверг, 18 августа 2011 г.

Профессиональная идентичность (случай в поле).

В начале августа проводил глубинное интервью у одного из известных московских адвокатов. Тема была связана с благотворительностью и активном участии состоятельных людей в деятельности религиозных организаций.

Начало беседы не предвещало ничего хорошего. Он сказал, что да, он в курсе цели визита, но у него всего 20 мин, клиенты ждут, давайте быстрее свои вопросы, которые заготовлены для встречи. Когда я сказал, что у меня таких вопросов нет, я пришел за его экспертным мнением по поводу возникшей ситуации в организации, выслушаю все, что он сам считает нужным сказать по этому поводу и т.п.
Он как то странно на меня посмотрел, начал говорить, я по ходу уточнял, просил объяснить, привести примеры, т.е. шла штатная процедура глубинного интервью, где есть продуманная исследователем структура беседы, ключевые вопросы, первичные гипотезы, но она присутствует в неявном виде, гибко адаптируясь к данному контексту интервью и личности информанта.

Вместо 20 мин. наша встреча длилась уже более часа при высокой активности и заинтересованности собеседника. В конце встречи, прощаясь он неожиданно извинился, сказав, что он принял меня за социолога, так как его попросили участвовать в социологическом исследовании и поэтому он хотел от меня быстрее избавиться, чтобы не терять напрасно время. А тут, оказалось, дело другое и он рад был помочь, ему было приятно познакомится и проч. Вероятно, в качестве комплимента, было сказано, что я больше похож на опытного следователя, который не грузит вопросами, а слушает, создает правильную атмосферу для беседы и по ходу выясняет интересующие его детали дела.

Не хочу поднимать разговор на тему дискредитации нашей профессии в глазах наших респондентов, где социология как проект, способный "объяснить общество" не оправдала надежд. Хочу обратить внимание на сходство наших инструментов и стратегий в получении релевантной информации в ситуации интервью с другими профессиональными группами. Однако я не проводил дознание как следователь, не собирал анамнез как врач, не консультировал как психолог, не исповедовал как священник, не брал интервью как журналист. Я работал именно как социолог, но им был не опознан. Здесь есть предмет для методологической рефлексии. Почему даже при предварительном оповещении о цели моего визита, я как социолог был неадекватен, по мнению, респондента с тем, чем мы занимались?
Трудно предположить, что адвокат сводит образ социолога к клише "человека с анкетой"? Тогда, что же произошло?

понедельник, 23 мая 2011 г.

ЛОВУШКИ ДЛЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ

Наша Школа-студия – хорошая лаборатория для изучения исследовательских стилей и способов мышления. Методика «длинного стола» нацеленная на развитие методической рефлексии и актуализацию личного исследовательского опыта в ходе групповой работы дает возможность непосредственно наблюдать факторы, способствующие или препятствующие продуктивному поиску новых идей, гипотез, эффективной полевой работы, преодолению тягот рутины обработки первичных данных и их анализу.
За 5 лет работы школы-студии в Москве, Саратове и Иркутске, наблюдая за работой несколько десятков исследовательских групп за «длинным столом» можно выделить несколько факторов, которые способствуют тому, что исследование становиться событием в жизни ученого. По гамбургскому счету, таких событий всего три. Это новая идея, которая коллегам в голову еще не приходила; это выступление перед научным сообществом, которое вызвало содержательную дискуссию и, конечно, это публикация, на которую стали активно ссылаться и цитировать. Защита диссертации, получение званий, наград, премий, должностей и материальных благ – есть производное этих трех вещей, если говорить об идеальной модели успеха в науке.
Анализ нашего сравнительно небольшого опыта говорит о том, что можно назвать 50 причин, почему исследование не состоялось как событие и всего 5-6 , почему оно состоялось, даже при ограниченных ресурсах.
Назову две из них. Это ясность цели и ограниченность времени.

Ловушка цели.
Обычно, на вопрос, почему вы выбрали эту тему, предмет или объект исследования следует нормативный ответ – потому, что мне интересно.
На вопрос, а в чем конкретно ваш интерес, в одном случае мы услышим о проверке гипотезы, уникальности случая, о неком парадоксе и т.п. Т.е. о ясных целях исследования для удовлетворения научного интереса.
В другом, будут неясные разговоры о желании заняться чем-то новым для себя, о каких-то перспективных направлениях, о новых горизонтах, о малоизученности феномена и т.п.
В третьем, что это нужно для чего-то за пределами самого исследования, например, получения гранта, защиты, дали задание сверху, кушать надо и проч.
За этими интересами мы можем увидеть различные осознанные или неосознанные цели, которые во многом предопределяют результат работы.

Все названные выше вещи, вызывающие интерес к работе, сами по себе важны и необходимы для мотивации исследователя. Ловушка здесь не в том, что какие-то из их правильные, а какие-то ложные. Дело в том, что трудно, но нужно для себя правильно расставить приоритеты между этими целями и максимально их прояснить. Без этого мы рискуем тем, что не будет ни научных, ни квазинаучных результатов.
Причины три:
1) Внутренний конфликт целей (заняться «недиссертабельной» темой, потому что это интересно и защититься, т.к. это важно для…»);
2) Сама цель, блокирует исследовательскую активность (цель носит политический характер, например, получение заданного результата, игнорирование реальности, типа«если факты не подтверждают гипотезу, тем хуже для фактов» или «нужно лишь наукообразное оформление заранее известного и заказанного результата»)
3) В реальности цели нет, а есть ориентация на участие в процессе, результат не важен, «главное не цель, а дорога к цели») . Этот факт трудно осознать. Одним из его отражений является фраза, что «я только тогда могу продуктивно заниматься исследованием, когда тема мне нравится, когда мне интересно в этом капаться».

Ловушка времени
Ловушка времени состоит в том, что его всегда не хватает. Требование сознательно ограничить время для исследования выглядит парадоксально. Дело в том, что есть несколько контрпродуктивных представлений исследователей о своих ресурсах времени:
1. «Впереди еще достаточно времени, чтобы напрягаться прямо сейчас»
2. «Я наиболее продуктивен, когда нахожусь в цейтноте, под давлением обстоятельств. Подожду, когда время припрет.»
3. Если вижу, что за раз задачу не решить, непонятно, сколько времени будет нужно, я не буду начинать, подожду, может сама как-нибудь решиться или отпадет».

Следствием этих ментальных конструктов является опасная для исследователя ориентация на внешнее управление и передачу контроля над целями и временем в чужие руки.
Передача контроля - всегда передача ответственности.
От контролера ждут, что он скажет, что я тот, кто не даст вам откладывать на потом, расслабиться и забыть, что и для чего мы работаем, чему служим. Суть его миссии в понимании, что «исследователь – птица гордая и без пенделя не взлетает». Он тот, кто может организовать этот «пендель». Почему? Потому, что вы сами об этом просите и в этом нуждаетесь».
Теряется основа исследовательской работы, главное качество исследователя по Канту – «автономность мышления». Эта внутренняя независимость, которая проявляется в упрямом требовании фактов и их беспристрастном взвешивании, в умении самостоятельно расчитать необходимые ресурсы для выполнения своих задач, которые определены им самим в процессе работы над темой.

Итак, ясность цели, разумная ограниченность времени и, как следствие, самоорганизация.

пятница, 29 апреля 2011 г.

Устойчивые мифы о качественном исследовании

Вчера участвовал в спонтанно возникшей дискуссии с коллегами о наличии мифов в качественных методах. Анализ мифов о своем деле стало довольно рутинной практикой в нашей среде, которая вызывает неизменное оживление и интерес. Может это отражение потребности засвидетельствовать факт институционализации наших инструментов, т.к. любая распространенная методика исследования должна иметь свои устойчивые мифы, которые похожи на религиозные убеждения по силе веры в них и неприкасаемости для критического восприятия. В академических и научно-прикладных проектах, где используются качественные методы также циркулируют достаточное количество мифических идей о том, как надо проводить исследование. Как правило, они выглядят достаточно убедительно и привлекательно для того, чтобы возникло желание попытаться их использовать на практике. И, хотя «в поле» такие концепты создают множество проблем и способны завести исследователя в методический тупик, тем не менее, они продолжают жить своей собственной жизнью и упрямо воспроизводятся, не смотря ни на что.

К таким устойчивым мифам можно отнести идею идти в поле с «чистого листа», т.е. без предварительного библиографического поиска информации по теме исследования для прояснения сути изучаемой проблемы, без предварительных гипотез, без ключевых исследовательских вопросов и проч.
Обычно концепция «чистого листа» быстро разбивается о железное требование продуктивного полевого исследования - «ясность цели и ограниченность времени». Хотя в некоторых случаях идея идти в поле «с чистого листа » может быть эффективной, но для этого нужны особые обстоятельства. Например, а) когда у исследователя есть возможность для длительного и постепенного вживания в поле; б) когда исследователь обладает экспертными знаниями по изучаемой теме и его богатый теоретический и практический опыт может предопределить восприятие фактов («замылить взгляд»).
Вспомните, часто ли на практике у исследователя есть достаточное время для «вживания в поле» или за его плечами такой тяжелый багаж знаний и исследовательского опыта по данной теме, что нужны специальные усилия, чтобы от него освободиться на время полевых работ?

К нашему собранию мифов «из нержавейки» можно отнести веру в безграничные возможности выборки по принципу «снежного кома», которая может избавить исследователя от усилий по предварительному построению теоретической выборки, т.е. априорному представлению об объекте исследования, его основных характеристиках. Иными словами, речь идет об исследовательской процедуре на этапе «до поля», когда конструируется выборка, дающая представления о том, кто и зачем нам нужен для поиска ответов на ключевые исследовательские вопросы.
Без такой предварительной работы метод «снежного кома» может завести в тупик, связанный с масштабом и границами социальных сетей респондентов первых звеньев «кома». Например, наркоманы со стажем могут не общаться с «новобранцами» у которых другие практики потребления, другие круги общения. Эксперты называют нам своих коллег исходя из собственных критериев того, кто нужен для раскрытия темы. Число «случаев» нарастает, но глубины понимания процесса не прибавляется. Приходит осознание, что нам нужны другие носители практик, другие эксперты, а время «на поле» уже заканчивается, начинается аврал, беспорядочные метания и т.д. Кроме того, без предварительной теоретической выборки затруднительно определить место «случая» в общем дизайне исследования и понять следующий шаг. Конечно, мы помним, что предварительная выборка не догма, она может быть не адекватна реальности и понимаем, что она изначально недостаточна и может быть ошибочна, но это лучше, чем ее отсутствие.

И, наконец, нельзя не упомянуть миф, который в качественных исследованиях, видимо, сформировался под влиянием упрощенных интерпретаций центрального концепта «обоснованной теории» (мне кажется это неуклюжий перевод того, что ее авторы имели в виду). Он выражается в наивной вере исследователя в то, что для построения теории достаточно тщательно собрать и грамотно обобщить эмпирические данные полевого исследования, и она сама собой вырастет «снизу» из обнаруженных и описанных фактов.
Теории далеко не всегда вырастают из собранных артефактов, как бы они ни казались существенными и многочисленными. В противном случае, мы до сих пор бы считали, что солнце вращается вокруг земли, т.к. есть множество фактов непосредственного наблюдения за движением солнца по небу. Большинство теорий появились от столкновения традиционных концепций с противоречащими им фактами, которые исследователю удается обнаружить и сравнить с имеющимися в науке представлениями о данном феномене.

Вероятно, я не назвал еще многие из таких мифических представлений о качественных исследованиях, но с этими тремя мне приходиться постоянно сталкиваться на практике во время работы с исследователями в наших проектах.

пятница, 1 апреля 2011 г.

Спор о стандартах качества эмпирических исследований

Среди подходов к решению проблем, связанных с оценкой качества социологических исследований для меня привлекательны те коллеги, которые кроме ритуальных призывов внедрять стандарты качества, подвергать исследовательские процедуры и сами продукты внешней экспертизе и т.п., ставят эксперименты, пробуют разные инструменты оценки качества, проверяют на практике различные идеи методологического характера, т.е. тихо и без пафоса делают рутинную и необходимую методическую работу.
Например, питерские социологи из СПбГУ провели эксперимент с "внешним аудитом качества" соц. исследования. Экспериментировали на продукте "ЦИРКОНа" по изучению степени влиятельности "третьего сектора" в нашем обществе. Это был гос.заказ от ОП РФ, озабоченной на том момент (2007 г.)подготовкой Доклада о состоянии ГО в России. (Более подробно можно познакомиться в "Телескопе" №4/2010, авторы Н. Соколов, Д. Гавра, И. Задорин)
Если отбросить политические и экономические + и "-", а также последствия подобной деятельности (ведь здесь "куется" инструмент по борьбе с недобросовестными и некомпетентными социологами с одной стороны, а с другой появляется способ "загасить" опасных конкурентов на рынке борьбы за гос-е и коммерческие заказы и т.п.), то подобные работы исключительно важны для развития методологии и методики социологических исследований и развития нашего сообщества.
Наиболее доступный способ развития этой активности - это поддержка авторов подобных работ своими комментариями и предложениями, обмен разработками. Все устали от болтовни. "Культ слова" довел нас до того, что наш хлеб поедают и не давятся масс-медиа, особенно это касается академических исследований (сегодня редко увидишь социолога на теледискуссиях по острым социальным проблемам, например, я не увидел коллег по цеху на темах по реформам в образовании, проблемам с бомжами, наркоманами и проч.). В беседе с одним из представителей ТВ на вопрос типа, "а чего социолога не позвали, я знаю ребят, которые бомжей изучали, наркоманов". Ответ был такой: "Смотрел ваши (социологов. Прим.авт.) статьи по этой теме, ничего такого, чтобы я не знал и не понимал не нашел. Либо банальность в наукообразной обертке, либо плохая журналистская работа". Обидно было слышать, но и трудно найти достойные аргументы и примеры на отечественном материале, хотя, конечно, такие есть (пусть даже и в сундуках с надписью коммерческая тайна).

Но, от слов к делу. Вот, например, у нас в "школе-студии" сейчас появилась разработка на тему "выборка в качественном исследовании", так называемая "восьмиоконная" модель выборки для глубинных интервью. Это своего рода способ формализации исследовательской процедуры в качественном исследовании, которая легко и быстро ложиться в протокол исследования и является опорой для методической рефлексии исследователя, т.к. имеет достаточно внятную и наглядную логическую схему формирования выборки респондентов для глубинных интервью в конкретном исследовании.
Участники нашей школы на курсах по кач. методам в ЦСПО (социологи из разных регионов РФ), независимые эксперты (редактора журналов, полевые исследователи, в т.ч. "количественники" и даже журналисты) подтверждают, что таким способом можно уверенно оценивать и обосновывать даже такую "мутную" процедуру как выборка для качественного исследования, где традиционно трудно применять какие-либо алгоритмы. Они считают, что для внешнего эксперта более или менее становиться понятна логика отбора данных информантов или, например, почему остановились на 10 респондентах (что конкретно стоит за т.н. "насыщаемостью" ) и проч.
Не хочу сейчас думать о том, можно или нет это предлагать в стандарты или нормы при создании выборки в кач. мет., думаю, что сейчас нам нужно больше наработать подобной практики, чтобы выбрать, то что признается всеми, кто это применял как продуктивное и полезное. Многие сегодня считают, что мы сами социологи, суть работы которых, это выявление "норм" по которым живет общество, не можем понять по каким нормам, которые есть отражение наших рутинных практик исследования, мы оцениваем не только качество наших работ, но и многие другие вещи, составляющие основу нашего ремесла. А что, это не так?
Я постараюсь в ближайшее время опубликовать текст по нашим экспериментам с выборкой для ГИ, возможно в 4М, если, конечно, редакция сочтет. Пока рабочее название: "Обоснованная выборка" для обоснованной теории". Может у кого появиться желание использовать и поделиться результатом пробы. Может у кого, есть свои разработки по выборке в кач.исслед., давайте обменяемся опытом.

вторник, 15 марта 2011 г.

О V научно-практической конференции « Социологические методы в современной исследовательской практике» памяти А. Крыштановского.

По срокам конференция совпала с курсом по качественным методам в ЦСПО ИС РАН, где я уже пятый год провожу для представителей из региональных вузов «Школу- студию исследователя-качественника. Поэтому то, что услышал на этой методической конференции, причудливо совместилось с моими попытками осмыслить происходящее на курсах. Хочется быть кратким и высказываться по существу в стиле первичных кодов при анализе результатов интервью, но чувствую, будет сложно, тема многоэтажная, вопросов больше, чем ответов.
Но, если вопросы по существу, то, наверно. в этом главная заслуга конференции и Александр Олегович, насколько я его знаю, был бы доволен….

1. День сурка
Организаторы конференции делают важное дело для социологии и низкий им поклон за это. Интересные доклады, много молодых ученых и специалистов-практиков, есть и из регионов. Создается впечатление, что наша социология не стоит на месте, методически совершенствуется и развивается. Это должно радовать.

Однако, вспоминая пафос выступлений докладчиков в прошлом и позапрошлом годах, мне показалось, что происходит практически дословная повторяемость ситуации с общей оценкой уровней исследований и методической рефлексии (мелкотемье, мода на проблемные поля и методы, описание вместо объяснения, нет контроля качества, разрывы между теорией и эмпирическими данными и т.п.).
Пользуясь метафорами из обстоятельного аналитического доклада Г.Г. Татаровой можно представить отечественную социологию, как хронического больного, без достаточных средств на излечение. Вообще, пленарное заседание продемонстрировало впечатляющий профессионализм выступающих по части установления точного «диагноза» причин «методической недостаточности» российской социологии, других ее «проф.заболеваний» и богатого ассортимента «лекарств» и «физиопроцедур».

Почему же при таком уровне диагностики и способов «лечения» наш «больной» не хочет выходить из кризисного состояния? Может «лекарства» ему не по карману или лечить негде, не на чем и некому? А может, следует задать вопрос, «не почему» он никак не выкарабкается из кризиса, «а зачем он так долго в нем прибывает?»

Из смежных дисциплин известно, что часть хронических заболеваний больного вызвана необходимостью обеспечения функционирования всей социальной системы, частью которой он является? Как проверить? А просто задайте себе вопрос: «Что будет, если больной выздоровеет?».

2. Что будет, если больной выздоровеет?
Представьте себе ситуацию, где вместе с журналистскими «расследованиями» и телевизионными «поединками» и разными «шоу», появятся (может быть в нетрадиционной форме и ее носителе) научно обоснованные конкурирующие объяснения социальных механизмов этих «информационных поводов». Например, событий в Кущевской, «перегибов» в системе образования, научные социологические прогнозы на результаты реформ в здравоохранении, аграрной сфере и проч. Причем эта экспертиза будет никак не связана и не ангажирована СМИ, политическими партиями и гос.структурами, хотя это выглядит нереальным. Ведь никто не требует от «программы» научно обосновать «выборку экспертов». Там сидят люди, которые, по мнению, журналистов. «адекватны теме» и могут «осветить», но кто кроме них, проверял, чему они «адекватны», в каких ответах заинтересованы, если отбросить их должности, звания и проч.

Что, например, произойдет, если «выздоровеет» промышленная и сельская социология. Рабочие группы профессиональных исследователей займутся долговременными, сравнительными и масштабными исследованиями социальных проблем производственных коллективов, с задачами отличными от задач организационного менеджмента или службы по работе с персоналом этих предприятий. Это ведь потребует для проведения ресурсов, которыми не располагают сегодняшние «полупрозрачные» фонды и постановок таких задач, которые сегодня научные «фонды» не поддерживают? Или я просто этого не знаю, может есть такие «фонды»? Дайте адрес.

Представим еще утопию, где социологи-исследователи в разных точках РФ по единой академической программе вдруг займутся включенным наблюдением за социальной ситуацией внутри предприятий, в городе, деревне, в нефтедобывающих регионах?.

Что получится, когда люди, обученные работе с труднодостижимыми информантами, будут брать глубинные интервью у компетентных экспертов не для решения маркетинговых задач продвижения товаров и услуг коммерческими структурами, а для понимания сути происходящих процессов в обществе в фундаментальном смысле. Причем в академическом режиме, не зависящем от текущего политического момента?

3. Разве мы не исследуем?
Конечно, это и сейчас делается в тех формах и масштабах, которые позволяют обстоятельства. Но в какой мере эти исследования объясняют нашу социальную реальность, востребованы ли они теми, кто нуждается в таком научном знании?

На методической конференции такие вопросы проходят вскользь. Но метафора, что наши реформаторы похожи на самолет МЧС, который влетает в туман с барахлящими приборами навигации, на мой взгляд, вроде бы обозначалась не раз. Все ли дело тут в несостоятельности социологических методов изучения социума, которые неверно показывают «курс» и «высоту полета»?

4. В чем вина методов?
Виноваты ли методы, если мы до сих пор не придем к согласию относительно официальных и неофициальных данных по вопросам о том, например, сколько же у нас потребителей наркотиков, что происходит с семейным бюджетом жителей села и города в разных регионах. Что произошло с ценностными платформами населения за 20 лет рыночной экономики?

Нужны ли для этого новые методики исследования или достаточно профессионально овладеть тем инструментарием, который достался по наследству от прежних поколений исследователей? Эти вопросы ставились по ходу дискуссий.

Ответ, если я правильно понял, был противоречив. Получается, что типичный портрет современного социолога представлен специалистом, который равно плохо знает, как «воевали отцы и деды» и куда продвинулся методный арсенал сегодня.

Основная проблема – социолог в вузе плохо знает свое ремесло на уровне умение «что-то делать руками», но обучен много и правильно говорить о методах, может даже устроить демонстрацию на учебных примерах, включая и современные подходы.
Социолог-практик, наоборот, свое ремесло знает, но методической рефлексии не обучен. На вопросы о том, что я делаю и в чем смысл того, что я делаю, нужно ли это менять и как, времени и сил не хватает или еще чего-то.

5. Как распорядиться знанием?
Другой вопрос. Сегодня вряд ли кто-то из серьезных экспертов рискнет публично сказать, с какого рода интерпретациями и анализом, полученных «не фильтрованных и не отлакированных» данных мы можем столкнуться, какие гипотезы и прогнозы будут выдвинуты на этой основе, проявление какой политической воли это все потребует?
Особенно, если это будет касаться, социума «второй, неформальной России»? Кто, как и для чего воспользуется этим знанием? Есть ли у нас механизм использования этих знаний на пользу обществу, а не во вред ему?

Есть исторические аналогии. Правительство большевиков нищей Страны Советов, осознав задачу поиска ресурсов в стране для ускоренной индустриализации, в частности, оценки экономического потенциала крестьянства, институционально возрождает и совершенствует методологию земской статистики и уже в 1922-1923 гг. С.Г. Струмилин осуществил первое демографо-социологическое обследование бюджета времени рабочих и крестьян. Мы теперь знаем, как и кем это было использовано для народнохозяйственного планирования.

6. Ради какой идеи?
Вот для круга понимания и решения этих задач нужны и социологические методы и научные центры в виде НИУ, АН и исследователи-социологи. С точки зрения полевого исследователя задача, которую называют поиском национальной идеи, формулируется моими респондентами в общем виде достаточно незатейливо в виде вопроса: «Как разумно распорядиться немереными природными и человеческими ресурсами нашей страны в интересах всех слоев населения?»

Решусь на смешную гипотезу. Пока правительство плотно решает на практике парадоксальный вопрос: «Как накормить бедных, не слишком утесняя богатых?» - с развитием академической социологии в широких масштабах придется подождать. Ее нишу исследователя общества, будут пытаться занять маркетологи, политтехнологи, журналисты, психологи и астрологи, менеджеры по персоналу и специалисты по организационному консалтингу.

Мы будем обречены на мелкотемье и нерепрезентативность осмысления социальных практик, объяснительных моделей и прогнозов социальных феноменов. Университетская социология будет продолжать быть объективно оторванной от реального «поля» и заточена под расширенное воспроизводство преподавателей социологии, типа «чтобы были».

7. Маркетинг ставит фундаментальные задачи?
Эта моя гипотеза отчасти нашла подтверждение, когда я для сравнения отправился на секцию «Методы исследования рынков». Вот где, как сказал бы поэт, бьется пульс методической мысли! В помине нет плача о разрыве теории и практики. Наоборот, здесь только и слышишь, что нужно решать фундаментальные вопросы теоретических концептов, связанных с методологией он-лайн опросов, этнографией, статистикой, анализом социологических данных, которые при столкновении с реальностью «поля» не работают и проч.

Раздаются революционные призывы о том, что хватит повторять «зады» западных методистов. Пора заняться разработкой собственных количественных и качественных методов исследования полностью адаптированных и адекватных нашей родной реальности.

То, что здесь заняты живым делом, свидетельствует уровень «полета мечты», когда стремятся заглянуть в методическое будущее, доходя до фантастических проектов массового «окольцовывания» респондентов, «чтения их потребительских мыслей на расстоянии» и прочего безумия, из которого, как известно со времен Нильса Бора, рождаются прорывные теории.

Однако, учитывая конвеерный характер их деятельности, трудно представить, каким образом они смогут заниматься методической рефлексией, ставить некоммерческие эксперименты и т.п. Этим традиционно занималась «университетская наука». А может быть уже могут?

8. А что же «университетская социология»?
Здесь широкая палитра ответов на этот вопрос мне представилась уникальной возможностью общения с вузовскими преподавателями социологии, которые ежегодно приезжают из всех регионов РФ и даже СНГ на курсы повышения квалификации при ЦСПО ИС РАН и принимают участие в моей «школе».

Здесь мы можем услышать, что на типичной кафедре социологии даже физического пространства для проведения исследований трудно разглядеть невооруженным глазом. «Горловая» нагрузка преподавателя + нестабильное материальное стимулирование исследовательской деятельности дает возможность только единицам, наделенных уникальными ресурсами, заниматься исследованиями, на базе которых они могут построить учебный курс.

Но это уже другая тема и об этом в другой раз.