Ошибка интерпретации события в отрыве от его контекста

Интерпретация события в отрыве от контекста связана с риском ошибочной оценки происходящего. Логика полевого качественного исследования предполагает, что понимание смысла происходящего события без учета общего контекста малопродуктивно. 

Один пример. 

     Небольшой дачно-коттеджный поселок в пригороде, самодельное футбольное поле. По нему  бегает десятка полтора подростков. Вместо ворот, деревянные ящики. На воротах стоит пацан-колясочник, их сверстник.  Первая мысль,  непонимание и отрицание происходящего, особенно, когда мячи попадают в него и в его коляску. Последующие мысли о  жестокости подростков, издевательствах над инвалидом, где родители  и проч.  

   Но потом ты видишь много больше, если смотришь  в более широком контексте. Это выражение счастья на лице «вратаря», когда удается собой или коляской обить мяч. Ты видишь, что коляска  не из дешевых, похоже - спецзаказ и видишь неподалеку огромный внедорожник, а рядом мужчину, у которого вздрагивают плечи и рука часто прикасается к лицу, наверно, это отец «вратаря на коляске», кажется,   он плачет, глядя на сына. Можно, только догадываться какие чувства он испытывает.  

    Что же ты видишь, если еще больше расширить социальный контекст? Ты видишь «без барьерную среду» иного рода, которая может быть не менее важна, чем пандусы или микролифты на транспорте. Может для этого пацана  важнее гонять мяч не с такими инвалидами, как он сам и мечтать о параолимпийском золоте, а с обычными ребятами, которые его почему-то приняли, доверили ворота…. Почему он не стесняется своих ограниченных возможностей, не боится еще больше пострадать? Как такое произошло? Что это за история такая? Какие процессы в обществе она отражает? 

   Такие сюжеты наиболее часто встречаются в экспедициях и не только потому, что у исследователя больше времени на адаптацию и "вживание" в объект исследования, но главное. что он "заточен" под стремление понять увиденное или услышанное в постоянно расширяющихся контекстах.  Похоже на эффект "матрешки". Твое первое восприятие - это самая маленькая матрешка, которая заключена в большую, а та в свою очередь ..... и так далее.  

К вопросу о профессиональном стандарте в социологии: «Что в вашем «чемоданчике с инструментами»?

      В конце ноября после большого перерыва  состоялись занятия в ЦСПО при ИС РАН, больше известные как «кухтеринские курсы».  Цель курсов  традиционно связана с повышением квалификации специалистов из регионов по методам социологических исследований и знакомству с последними достижениями в отдельных отраслях социологии и политологии.  В этот раз темой курса было знакомство с методикой «производства исследователя в процессе исследования методом «длинного стола»,  за которой закрепилось название «школа-студия исследователя –качественника».

    География 8 участников занятий была самой широкой от Якутска  до Ставрополя. 

Обычно в начале занятий участники высказывают свои ожидания, а в конце рефлексируют по поводу их осуществления по специально разработанной количественно-качественной процедуре и наглядным личным результатам по овладению специфическими и неспецифическими навыками и умениями подготовки и проведения качественного исследования, где главным инструментом, как известно, является сам исследователь.

    Т.к. занятия эти проводятся с 2006 г., то хочу обратить внимание на некоторые тренды, как в ожиданиях участников, так и том, что они считают результатом, по сравнению с предыдущими «школами».   Полагаю, что эти тренды имеют прямое отношение к дискуссии о «профессиональном стандарте».

   Как меня учили, «стандарты в проф. подготовке»  отвечают на вопросы: «Что надо знать и уметь в своей профессии и зачем это нужно», а «нормативы» - на вопросы: «сколько и как надо знать и уметь, как часто ими пользоваться». Это, мне кажется,  даже чем-то напоминает,  распространенное упрощенное объяснение отличия количественных методов от качественных. 

    Так вот, «ожидания» участников  постепенно уходили от подмены стандарта нормативом, т.е. от вопроса «сколько и как глубоко» к вопросу, «а что собственно делает меня профессионалом и зачем, мне изучать то, что мне предлагают, каким образом эти знания и навыки могут найти применения и как им обучиться и закрепить».

    В центре встал вопрос о профессиональном стандарте через призму метафоры «чемодан без ручки».  Социолог в полевом исследовании ничем не отличается от любого другого специалиста в любой из естественных сфер деятельности.  Как правило, профессионал опознается по «чемоданчику полному инструментов», который он приносит с собой, раскрывает, порывшись, достает нужный для решения данной задачи, и которым, это сразу видно,  умеет работать и т.п.

    Интересно, что говорили участники «школы» про свой «методический чемоданчик» до начала работы в «школе и после.  Занятия в «школе» построены так, что ставят участника перед необходимостью предъявить свой «чемоданчик», на предмет поиска в нем  инструмента, необходимого  для решения конкретной задачи.

    Не хочу повторять тривиальности, типа, что «мой чемоданчик без ручки, нести тяжело – бросить жалко» и проч. Интереснее оказался факт, что у многих он был с «ручкой», но без «ключа от замка».  Т.е. о содержимом "чемодана" могли неплохо рассказать, но как его открыть  и достать нужный инструмент представляли не так хорошо. Почему? Ответы были следующие;  «внутри него инструменты свалены в кучу», назначение многих из них было непонятно, а частью никогда не пользовались на практике или в принципе не знаем, как применить.»

    Это выяснилось довольно просто, т.к. ведущий время от времени вопрошал, каким инструментом он сейчас воспользовался   в общении с группой и на каком известном концепте он основан, какой из известных методов здесь лучше использовать, какой исследовательской логикой следовать.   Так, не был опознан «гарфинкелинг», «феноменологический подход», «осевое кодирование» и проч. вещи, про которые. если спросить отдельно от предмета исследования все слышали.   

    Чего же не было в "чемоданчике" и что положили потом?  Из специфических навыков полевого исследователя- качественника: полевой дневник и навыки его ведения,  умение построения выборки и способы избегания «ложного снежного кома» в ней.  Кроме того, необходимыми инструментами были названы навыки формулирования  КИВа и умение  протестировать его на продуктивность, перевести научную проблему, требующую решения , в полевое исследование по сбору «простых научных фактов», необходимых для принятия этого решения, схемы анализа первичных данных, навыки транскрибирования и кодирования, некоторых других элементов ремесла полевого исследователя, связанных с первым контактом, внутренней структурой исследовательского интервью, умением создавать архив исследования, подготовить содержательный отчет и оценить эффективность устной презентации.    

       Когда я посмотрел на этот список инструментов из "чемоданчика" социолога, которые участники "школы-студии" признали необходимыми и достаточными для производства полевого исследования,  то мне показалось, что это все можно назвать профессиональным стандартом по части  умений и навыков социолога для проведения полевого исследования. 

     Еще более забавным оказалось,  что понимание, зачем нужны эти элементы ремесла и каким образом ими овладеть, естественным образом выводит на нормативы. Например, занятие на тему: " зачем вести полевой дневник, когда есть диктофон" и знакомство с алгоритмом его ведения, если исследование осуществляется группой, приводит к определенному количеству полевых дневников по этому плану, которые исследователь должен сделать для закрепления навыка, Тоже самое и в транскрибировании текстов (норматив в часах). 

   Это для качественных исследований выглядит нештатно из-за проблем с формализацией исследовательских процедур.   Однако, в психологии, такие стандарты существуют. Есть программы подготовки психолога, где для овладения определенной методикой, он должен сделать не менее 20 диагностических интервью и написать столько же заключений, которые проверяются и в случае не соответствия  стандарту их число возрастает.  

    Сложнее с не специфическими навыками (рефлексией, критико-аналитическим мышлением и умением работать в группе), но и здесь возможен определенный прогресс. Например, если на каждом занятии целенаправленно развивать не специфические навыки, в том числе специальными упражнениями ("думаю-чувствую -делаю" для развития рефлексии), то результаты можно увидеть, если сравнить результаты групповой работы, качество и глубину анализа данных и постановку вопросов до начала занятий и на их финише.

Относительно теоретических знаний, кажется, такие разработки проводились, специально не интересовался. Но относительно качественных методов, здесь также существует определенный перечень парадигм, концепций, теорий, на которых они основаны, которые специалисту знать необходимо. 

   Хочу выразить благодарность всем участникам ноябрьской "школы -студии" и надежду, что полученные вами "стандартные навыки" полевого исследования найдут применения в научной и преподавательской работе.  

ЕГЭ как инструмент борьбы с коррупцией?

     С чем только не столкнешься в экспедиции? В связи с подготовкой ЧМ 2018 тема "распила" - непременный атрибут в интервью с респондентами "от министра до таксиста" .  В одном из них промелькнула идея зависимости  объема коррупции в организации  мегасобытий от количества "образованных воров" в стране. 

     Вспомнился в связи с этим, правда давно это было,  неожиданная реакция моего попутчика-иностранца в самолете на мой вопрос о том, являются ли фильмы -боевики с сюжетом "айтишного" ограбления, где воры, с применением новейших и сложнейших технологий, обходят хитроумные системы защиты  банков, музеев и домовладений, "инструкцией по грабежам"? (я как раз смотрел такой "экшн" по самолетному тв и заметил, что он тоже). 

    Суть его ответа: "У нас тому, кто разбирается в таких технологиях, нет необходимости заниматься криминалом, есть менее рискованные способы заработать. Здесь самоучек не бывает, для таких дел надо иметь фундаментальные знания и навыки, которые получают в крутых колледжах и конторах."

    А я вспомнил наши "лихие 90-е" и наш фильм "Гений", где обладатель десятков патентов на изобретения оклеил ими туалет и занялся мелким воровством, вымогательством и шантажом на основе передовых технологий. В те времена  таких «гениев» - «образованных воров» во множестве выпало из под контроля «партии и правительства», без перспективы заработать на жизнь честным путем.

    А кто «нагнул» "гения" из этого фильма, заставив его рисковать и воровать по-крупному? Традиционный криминал, не обремененный образованием, но имеющим четкие «понятия», как заставить работать на себе тех, кто их умнее. 

    Вспомнил еще в этой связи, как в  середине 90-х  Т.И. Заславская на семинаре по ее курсу " Трансформационные процессы в обществе" в Шанинке,  вскользь заметила, что наша экономика изначально была криминальной, т.к. исторически сложилось так, что для того чтобы реализовать народнохозяйственный планы, власть могла организовать «посадку» необходимого количества дармовых трудовых ресурсов. Получение криминального опыта огромным числом наших сограждан не может пройти бесследно. А что опыт огромный, я давно понял, собирая "голоса крестьян" в экспедициях 90-96 гг., когда в каждой крестьянской семье среди близких или дальних родственников кто-то сидел, либо сидит, либо собирается "сесть". 

   Если слаба власть, то сдерживающим криминализацию сознания населения фактором является воспитание и прежде всего нравственное.  Самым эффективным институтом такого воспитания традиционно считается церковь (не боишься законов человеческих - побойся Б-га).  А здесь у нас советское наследие "воинствующего атеизма", а точнее безбожия, т.к. атеист знает, что Б-га нет, а безбожник - верит в это. Подлинным атеистом, как правило, становятся бывшие верующие и знающие религию люди, причем часто, высоконравственные, как полагал Гете.  А "верующие безбожники"  ничем таким не обременены. 

 Итак три фактора, определяющие коррупцию в обществе:  образованность населения, исторически сложившиеся криминализация сознания граждан и тотальное безбожие. 

    Логический вывод: коррупцию при таком раскладе можно хоть как-то укоротить тремя путями:

разрушением качественного массового образования, превращения школы и вуза в институт социального сдерживания, одновременно закручивая силовыми методами гайки для «порядка» и законопослушания, а также быстрыми темпами восстанавливая институт церкви и религиозного сознания. 

     Если до предела утрировать следствие такой логики, то в образовании для снижения образованности  можно  применить проверенный рецепт «обучения иностранным языкам по советски», т.е. отбить желание их учить тупым повторением правил непонятно для чего и учить так, чтобы не мог пользоваться им на практике, изымая саму практику или делая ее бутафорией.

      Кроме того, следует до крайности заформализовать учебный процесс, утопить учителя в бумагах оторвав его от детей, поощрять самые дикие эксперименты и новации в самом консервативном институте общества - школе. Следует до предела коммерционализировать образование, где надо и где не надо, чтобы хлынул в вузы поток "троечничников", вымывая из него лучших преподавателей  и умножая "безликую и бесплодную  массу менеджеров и коммерсантов от науки" . 

     На выходе получить существо с отбитым критико-аналитическим мышлением и рефлексией, с непреодолимом разрывом компетенций между теоретическим знанием и практическими умениями, с поверхностным и избирательным любопытством и интересом к знаниям (псевдопрактичность), но с дипломом специалиста, которому дали образование, но не дали профессию. 

      Цель – временно прервать воспроизводство " образованных воров" и смутьянов.

  В этом смысле, благой первоначальный замысел ЕГЭ, попав в такой "рассол", становиться одним из инструментов борьбы с коррупцией, без всякой злой воли, "невидимой руки" и прочих  заговоров. 

 Другой путь –  восстановить научные школы, повысить престиж образования не «для справки» и потребность в высококвалифицированных специалистах. ( у нас к сожалению, такой позитивный опыт связан с появлением  крупного гос.заказчика из  ВПК и ситуации "железного занавеса" ). Дать работу и возможность "заработать мозгами"«гениям». 

А это может сделать, только сильная власть или сильное ГО, когда то, что сейчас мягко называется "коррупцией",  является реальной угрозой ее политическим целям или существованию вообще.   

  Сегодня наши "поля" показывают, что респонденты "сверху" и "снизу" после всех событий считают, что власть в стране стала сильной и может дать укорот любому, как внутри государства, так и снаружи него, особенная радость, возросшей силе власти и ее демонстрации отмечается "снизу".  

  Возможный прогноз: отмена ЕГЭ или его переформатирование, ужесточение системы селекции в вузы, возврат "педагогов" в школы , а "специалистов-практиков и реальных ученых в вузы, повышая материальный интерес, востребованность знаний и воспитания "образованного поколения граждан, а не мелких воров".    

Хотя есть еще варианты...

Почему в поле важнее понимание, а после поля объяснение?

     Качественный подход в полевом исследовании  требует углубленного понимания того, что говорит или делает респондент, т.е. уточнения  смысла, который он вкладывает в свои слова или поведения. Социологическое исследование, кроме того,  требует понимание того, почему в таком смысле говорят и поступают такие люди, как он. 

    Это понимание главная задача полевого исследования, как процедуры по сбору первичных данных. Понимание многослойно. В текущей экспедиции по теме подготовке ЧМ 2018 мы задаем вопрос: "Вы рады, что ЧМ состоится в Ростове?"  Ответ «да, очень рад» – это верхний слой понимания.  Здесь приходится  волевым усилием заставить себя отказаться от объяснения, основанного на проекции своего  опыта, почему собеседник  может быть рад. Мы не можем этого знать наверняка, только догадываться, строить гипотезы. Наша  задача просто убедиться, что он испытывает чувство радости.  Ведь он может это говорить  совсем не радостно, с иронией, принужденно. Потом уточнить, чему же он рад.  Тому, что может вдохнуть атмосферу спортивного праздника, увидеть легенд футбола – если он болельщик. Гордость за свой город, перспективы для бизнеса, если равнодушен к футболу.   А может это радость со слезами на глазах. Боится за своих детей, которые побегут к стадиону и могут «попасть под раздачу» от буйных фанатов.  Что придется жить 3 года в условиях «кап.ремонта» от разрытых улиц, перекрытых проездов и др.  Он рад за город, но не рад за себя, т.к. построение рядом стадиона и новой магистрали лишит его комфорта тишины в доме.

    Только прояснив смысл его чувств, слов и поступков, мы можем приступать к объяснению «причин для радости», которое более абстрактно, поскольку обращается к надиндивидуальному опыту.  Можно сказать,  такое объяснительное понимание  имеет претензию на философичность, если под философией понимать умение извлекать  смысл из опыта (любимое мною определение сути философии как способа мышления, которое принадлежит  французскому  философу Морису Мерло-Понти).     

    Это предполагает неспешную кабинетную работу с первичном материалом и теоретическими рамками, куда этот материал можно поместить. Это означает существенное увеличивает сроков для понимания. 

        Но и это понимание не окончательно. Надо еще сделать прогноз на «последствия радости», т.е. какое поведение следует ожидать от искреннего чувства гордости за город, предвкушения праздника, значимости и причастности к событию.  Например, терпеливое и понимающее ожидание окончания ремонта, желание чем-то улучшить город для приема гостей, подучить язык и т.п.  Потому что понимание, по словам Зигмунда Баумана, это знать, что будет дальше. 

     Вы  скажете, как можно знать, что будет дальше?  А если, он уедет из города на момент проведения из-за страха, что дети могут пострадать или не запишется волонтером, потому что не любит добровольно –принудительной общественной активности? 

     Да, может. Но это будет означать, что вы, как исследователь не поняли и не предусмотрели в своем концепте «радости от Мегасобытия», факторов, которые способны отравить радость.  Или же откроются новые факты и их взаимосвязи, которые были упущены в вашей объяснительной модели.   

Профессиональная этика полевого исследователя как баланс между понять и заработать

    Когда тебе в малом промежутке времени в разных местах разные люди задают один и тот же вопрос, это можно рассматривать как сигнал того, что вокруг тебя или в тебе самом происходит нечто, связанное с этим вопросом, что нуждается в переосмыслении или иначе говоря, в рефлексии.  Поскольку, тексты которые я здесь размещаю — это часть моего полевого дневника ( его раздел «методическая рефлексия»), то это будет моей попыткой рефлексии на тему, публичное обсуждение которой всегда  стараюсь избежать, из-за неизбежной пафосности, морализаторства и того ощущения, что чтобы ты ни сказал, все не то и не так.

    Суть вопроса моей аудитории в том, «что есть такое профессиональный исследователь, если вы призываете овладевать навыками профессионального ремесла полевого исследователя и как отличить профессионала среди тех, кто проводит полевые исследования, пишет тексты,  выступает на конференциях и проч.  Когда задается вопрос, «как отличить», то это конкретный  методический вызов.  Надо дать свою версию ответа, не забывая принцип «шанинской школы», что ни у кого нет монополии на истину.

Теоретическая рамка построения модели «профессионального исследователя»

     В начале 90-х наш руководитель Теодор Шанин в экспедициях практиковал индивидуальные беседы с участниками проекта, которые следовали за мероприятием, которые  мы называли «профсоюзным собранием», где поднимались вопросы «условий и оплаты труда», проблемы быта полевых команд, перспективы проекта и проч.  На личных встречах обсуждались те же вопросы, но в индивидуальной перспективе.  Через много лет я узнал, что это называется «перфоманс ревью». На одном из этих «ревью» Теодор, отмечая мои успехи в проекте и мою увлеченность методологией и проч.,  вдруг сказал, что если ты  собираешься заниматься наукой со всей отдачей, то ты никогда не станешь по настоящему богатым человеком, помолчал, посмотрел на меня и добавил, «но тебе никогда не будет скучно». Тогда я не придал его словам никого значения, поскольку был уверен, что участие в проекте принесет и деньги и известность и другие приятные и полезные вещи. 

    Вспомнить о них пришлось, когда появились искушения из серии «делать не науку, а деньги на науке». Пояснять не буду, все понимают о чем речь.   Я вдруг осознал, что могу потерять основное профессиональное качество исследователя — беспристрастность. Поскольку истина (понимание того, как эта «штука» работает на самом деле) стало плавно переходить из цели в задачу. А целью стало  «заработать», а для этого, конечно, надо «понять», но уже это «понимание, что есть истина» стало «как бы» быть привязано к срокам сдачи проекта, к ожиданию заказчика, размерам гонорара, последствиям невыполнения обязательств и т. п. Почувствовал, что становлюсь похожим на подкупленного судью.

    Встала дилемма: либо превратиться в «фанатика-нищеброда» , либо в предпринимателя от науки.  Возможна ли комбинация? И где же в этой сетке координат находиться профессионал, которому «не скучно» и на «хлеб с маслом хватает» (правда без черной икры :).

     Ответ нашелся в другом понятии, которое применялось в нашей «школе» - это «эксполярность», т. е. нахождение вне полюсов.  Не  как общественные организации находятся между государством и бизнесом, а как  семья, которая не государство, не бизнес, не общественная организация. Писатели, художники и любые свободные агенты на рынке труда, которые продают свои знания и умения и не являются бизнесменами,  гос. служащими или общественниками. Они вне полюсов, потому что обладают уникальными ресурсами, т. е. имеют то, что нет у других и это другим для чего-то нужно.

   Это не значит, что  «эксполярник» не может находиться на полюса или между ними. Он может предоставлять свои услуги всем «полюсным» структурам, работать на них, входить в их состав, но может выбирать, где, как и с кем сотрудничать. Со стороны кажется, что, они делают, что хотят и как хотят, но при этом их продукт щедро оплачивается, несмотря на то, что они не так завязаны на рыночный спрос, как бизнес. 

    Эта идеальная модель, т. к. таких людей называют «звездами» и они по пальцам считаны.  Чаще всего, говоря о «профи», мы имеем ввиду «спецалиста», т. е. человека, обладающего знаниями, навыками и опытом в своем ремесле, балансирующим между «понять-заработать». Стремиться более «понять», есть шанс в науке стать «звездой», стремиться более «заработать», есть шанс стать «крепким профессионалом» и даже предпринимателем или чиновником от науки. 

Диагностика профессионализма полевого исследователя

    Возникает некая классификация по двум признакам: «понять, что есть истина» - «заработать на понимании истины») . Кстати, мне кажется, что у Жванецкого, есть фраза, что-то вроде  «главное - понять, даже если стоит задача заработать». 

Стало быть, с опорой на концепты таких авторитетов, мы можем ответить на вопрос: «Как отличить профессионального исследователя?» 

    Ключевым исследовательским вопросом (КИВ) будет вопрос о том, какими объективными и субъективными факторами обусловлена «смена полярности целей и задач» в  выборе между «понять в чем истина» или «заработать». На этот вопрос мы ответить сейчас не сможем. Но из него вытекает вопрос, который напрямую связан с нашим вопросом «как отличить профи» (правда для ответа на него надо понять «от кого отличить», т. е. кто «не профи»).

     Формой трансформации  КИВа в инструмент полевого исследования  могут быть варианты, например, такого вопроса респондентам: «Назовите основные события в жизни ученого (того, кто решил посвятить себя научным исследованиям)?»  Далее мутация тематического вопроса на подвопросы: почему это важно, что это дает для карьеры, приведите пример и проч.

    Интерпретация ответов :

·         ответы типа : «пришла оригинальная идея для решения задачи», «коллег зацепило мое выступление по теме исследования, было много вопросов»,  «пригласили выступить с докладом по исследованию на ...» , «редакция сама предложила написать статью в их журнал» . «на мою статью ссылаются,  она вызвала дискуссию,  мои данные, подход используют..», «выход монографии, где наши идеи полностью представлены», «получение гранта на то, чтобы закончил свое  исследование, на экспедицию..., оборудование». 

    Это можно интерпретировать как цель  «понять, где истина». 

·         Ответы типа: «защита диссертации», «должность доцента», «получение гранта в сумме 4 млн..», « большой гонорар за книгу», «включение в делегацию на международную конференцию, где будут все грантодатели». Такие ответы ближе к цели «заработать». 

Схема анализа.

Разбиение всех ответов на четыре группы  по «осевым кодам».

Кодификатор:

·         Тот, кто стремиться «понять», а  заработать не столь важно — это «фанаты науки» (любят свое дело больше денег)  или ее любители (наука как хобби, а заработок в другом месте).

·         Тот, кто ставит цель «понять, в чем истина», а в ряду важных задач  стоит «заработать» — тот балансирует между «профи» и «спецом». 

·         Кто ставит цель «заработать» (деньги, славу, власть, статус), а «понять, где истина» - один из инструментов достижения цели — это предприниматель (как говорил Фонвизин, есть любители науки, есть ее любовники).

·         Есть и такие, кто еще не определился по целям и задачам. Либо хочет все и сразу (и понять и заработать), либо сам не знает, что хочет :), т. е. по факту «ни понять — ни заработать» . Мы их называем «стажерами» (это депо профи, спецов  и предпринимателей) и «ежиками в тумане» (тут надо ждать пока «туман» рассеется или «ежик» сам исчезнет в нем неведомо куда).  Основная проблема «стажеров» и «ежиков», вероятно в том, что опыта не хватает понять, что недостаточно «мне интересно заниматься научными исследованиями», не менее важно  понимать «чем я конкретно могу быть интересен для этого исследования». Это, как мне кажется, к ним из дали XIV века  обращены слова Ченнино Ченнини: «Если живопись тебя не любит, твоя любовь к ней не поможет».

Можно изобразить это графически в виде «квадрата Гартнера».

«Профессиональный исследователь» находиться ближе к  центру верхнего правого квадрата.

 

                                 п         «фанаты»               «профи»

                                 о         любители              «спецы»

                                 н

                                 я

                                 т

                                 ь         «стажеры»           «предприниматели»

                                      «ежики в тумане»

                                       

                                                               заработать

    Теперь сами попробуйте определить место тех, кого вы считаете профессиональными исследователями и не профессионалами, опираясь на свое представление о том, как объект ответит на вопрос о событии в жизни ученого.

Если совпадает с вашим мнением и репутацией в сообществе, то славно.

Нет, значит, теория никуда не годится. Забудьте это и простите меня за потраченное время.

Но, если, что- то путное получилось, черкните на почту.  

    И последнее, почему эта рефлексия важна в поле. В качественном исследовании, где коммуникация лицом к лицу, а не через анкету, особенно, в глубинных интервью, собеседнику может  почувствовать, что для  того, кто задает вопросы, понимание его ответов не самая важная  цель.

    

                                                                                         Искренне... .  Илья Ш.

"Кухтеринские курсы": новый сезон.

Дорогие коллеги!

      В моей почте накопилось с "полмешка" писем с вопросом о продолжении "Кухтеринских курсов" в т.ч. по качественным методам, которые регулярно проводились в ЦСПО при ИС РАН, но в прошлом году из-за проблем финасирования их работа была приостановлена.

      Рад сообщить, что с сентября возобновляются  известные многим из вас "кухтеринские курсы, где я имел честь представить "школу-студию исследователя-качественника", которая не могла бы состояться, если бы не организационная и методическая помощь и поддержка  Сергея Евгеньевича и сотрудников ЦСПО, Лианы Ипатовой, Владислава Бойко и Ларисы Кузнецовой.  

        Не ошибусь, если скажу что эти  " курсы" занимали особенное место в в нашем социологическом сообществе, т.к. были нечто большим, чем традиционные "курсы повышения квалификации", обязательные  для преподавателей вузов.       Достаточно сказать, что попасть на них стремились не только преподаватели вузов , но и исследователи, далекие от  учебного процесса. Зачисление на курсы происходило по конкурсу, к которому организаторы подходили далеко не формально.  Была создана удивительная атмосфера профессиональной компетентности, доброжелательного отношения, творческого подхода и той , ставшей редкостью, неторопливой основательности в деле, которую всегда с удовольствием отмечали все, кто преподавал на этих курсах и  их слушатели из многих городов РФ и СНГ.

       Относительно курса качественных методов, где я принимаю участие, будет представлены две новых версии "школы-студии". Одна из них  предназначена  для специалистов в области социологии, психологии и маркетинга, занимающихся организацией и проведением полевых исследований с применением качественных методов. А другая,  для научных руководителей аспирантов и докторантов по обучению базовым практическим навыкам полевого исследователя и подготовки отчета (публикации) по результатам исследования.  Здесь мы будем показана технология  подготовки ведущих "длинных столов"  - группового инструмента организации полевых исследований и экспедиций, а также подготовки полевых исследователей.  

    Эта "опция" возникла по просьбам руководителей аспирантами, которые нуждаются в совершенствовании своего опыта организации и проведения полевых исследований, но  также будет полезна для организации полевой практики студентов и магистрантов, которой занимаются сотрудниками социологических факультетов и кафедр.   В центре этого курса лежит образовательная технология (метод "длинного стола"), которая позволяет сделать практически любое исследование увлекательным и продуктивным по результатам, а значит подготовить продуктивного исследователя.  

Информация о курсах и программа на 2014 г. на сайтах http://www.sociology.ru и http://www.isras.ru/CSE.htm

До встречи на курсах.

Ключевой исследовательский вопрос

    Одним из центральных элементов ремесла полевого исследователя является умение на этапе замысла своего исследования сформулировать ключевой исследовательский вопрос (КИВ). Довольно часто за «длинным столом» возникает дискуссия на тему «зачем в качественном исследовании на этапе замысла так много времени и сил уделять КИВу, ведь наши методы «мягкие», т. е. мы можем формулировать вопросы в процессе исследования, по обстановке. Не приведет ли тщательная подготовка к «полю» к заданности, предвзятости, «ограниченности интеллектуального маневра» и прочих грехах субъективизма?

    Не буду повторять свои соображения на этот счет, изложенные ранее, где говорилось о двух случаях, где идея «идти в поле с чистого листа» , по принципу «война план покажет», может быть продуктивна. Здесь речь идет о «школе», т. е. об азах ремесла полевого исследователя, поэтому необходимость КИВа мы обосновываем, исходя из пяти простых идей:

1. Задав неправильный вопрос, рискуешь получить неправильный ответ.
2. КИВ лучше всего тестирует понимание исследователем сути проблемы «до поля».
3. КИВ и первичные гипотезы ответов на него — отправная точка любого исследования, организующая процесс сбора фактов в полевой работе.
4. КИВ — помогает четко определить цель исследования, а гибкость нужна в процессе ее достижения, т. е. в решении задач.
5. Удачный выбор КИВа — умение, которое может сформироваться только учением и практикой с ее пробами и ошибками.

Правила поиска и формулировки КИВа на этапе замысла исследования для формирования навыка задавать правильные вопросы¹

1. КИВ должен быть записанным в разных вариантах для выбора лучшего из них. Все варианты д.б. занесены в протокол исследования. Не записанные вопросы и цели исследования остаются пустыми намерениями и желаниями.
2. КИВ, крайне желательно, должен содержать парадокс, то что не возможно объяснить с т.з здравого смысла и тривиальных толкований и известных вам теорий и знаний, систем ценностей из убеждений и верований.
3. КИВ должен быть четко и кратко сформулированным, если КИВ сложный и длинный, разделите его на 2 или три.
4. КИВ д.б. Однозначно понятен для чего он задается, т. е. предполагать конкретный ответ и понятный результат
5. КИВ должен «зацеплять вас интеллектуально и эмоционально», т. е. вас это должно тревожить тем, что «я не знаю правильного ответа», что вопрос обращен к тому, что «не укладывается в мои представления и мне очень хочется это узнать, это любопытно, «я не понимаю и мне надо понять», непонимание этого меня раздражает и заводит, злит». КИВ должен пробудить желание, страсть к поиску, т. е. сделать исследование интересным.
6. КИВ д.б. реальным для поиска. Если найти ответ кажется не реальным, то включается механизм самоограничения. Это не возможно, слишком трудно и т.п. нужно сделать шаг назад. От того, что « я не понимаю, как закоренелый преступник может исправиться» к тому, что «я не понимаю, что реально могут сделать существующие институты (церковь, семья, соц. обеспечение)». Ответив на него вы сможете сделать следующий шаг. Это нужно, чтобы преодолеть страх риска подставиться и «облажаться» в глазах референтных групп. Это редкая способность позволить себе остаться самим собой перед лицом интеллектуального вызова (признаться себе, что компетентности не пока недостаточно)). Редкая потому, что большинство тех, кто остался самими собой, так никем и не стал, потому что был самодовольным и не развивался.

Тренажер для разработки КИВа

В течении не более 3 мин кратко дайте ответ на каждый вопрос:

1. О чем ваш умный, понятный содержательный вопрос, что вы хотите узнать?
2. Кто вам может помочь найти ответ на ваш вопрос в первую очередь и где?
3. Кто эти люди, где они находятся? Зарисуйте как они отнесутся к вашему вопросу?
4.  Какие ваши интересы отражает ваш вопрос? 
5.  Какой ответ вы ожидаете услышать? 
6.  Какой ответ вы не ожидаете услышать? 
7. Какие в идеале представляете формы вознаграждения за полный и точный ответ на ваш вопрос? (Например, успешное выступление и признание коллег, статья, книга, защита, деньги должность).        

      Для проверки КИВа на наличие в нем перечисленных основных его признаков разработана процедура, которая называется «ежиный тест», но она предназначена для групповой     работы за «длинным столом» (не менее 4-х участников).

1 Из упражнений и тренажеров формирования навыков полевой работы методом «длинного стола» Школы -студии полевого исследователя Ильи Штейнберга 

Качественные методы только для избранных?

     Мой ответ«нет» на этот вопрос, иллюстрированный примером, который мне задали недавно в Волгограде на конференции, был, на мой взгляд, слишком кратким и невнятным. Вообще вопрос о том, доступен ли метод интервью для человека, который считает себя обделенным талантами коммуникабельности, эмпатичности, наблюдательности, рефлексивности, аналитичности и т. п., задается довольно часто. Тем более, что в известных определениях глубинных интервью и других качественных инструментов, содержится указание, что их применение следует доверить специалистам, «желательно психологам».

    Отвечая «нет», я не имел ввиду, что эти качества для проведения исследовательского интервью не нужны. Они нужны, но они не могут определить успех или неудачу исследования. Многочисленные примеры из практики говорят о том, что исследователи, не обладающие ярко выраженными перечисленными выше качествами, смогли получить более полные и достоверные данные, чем их более общительные, внимательные и эмпатичные коллеги.

     В чем секрет? На мой взгляд, дело в том, что сами по себе, бытовые навыки эффективной коммуникации могут вам пригодиться в той же мере, что и при общении с человеком, говорящем на незнакомом языке или абсолютный слух для игры на музыкальном инструменте, на который вы не владеете (музыканты говорят, что для некоторых инструментов абсолютный слух вообще не нужен). Он, безусловно, облегчит общение или освоение инструмента, но не более. Замкнутый и невнимательный в обыденной жизни переводчик или исполнитель, не наделенный от природы абсолютным слухом будет несравненно продуктивнее.

   Здесь, как и во всех сферах профессиональной деятельности, нужно обучение специфическим навыкам, которые не могут заменить талант, но и талант не может заменить опыт. Успешен тот, кто понимает необходимость всех трех компонентов.

     Но и здесь есть компенсатор «полевой застенчивости» и привычке контролировать эмоции и не доверять чувствам, которая свойственна людям с аналитическим складом ума. Это искренний интерес к людям и мотивам их поведения, это неотступное внимание к предмету исследования, которое выражено в ключевых исследовательских вопросах, компетенции в теме и грамотным использованием инструментов исследования. Это значит, что правильная проработка замысла исследования, реальное желание найти ответ на исследовательский вопрос и тренированность в применении метода исследования дает возможность преодолеть «генетические» личностные барьеры в общении.

    Но не стоит забывать, что у «гениев общения» и тех, кто культивирует в себе творческую личность, в полевом исследовании тоже не мало проблем. Общительность и чувствительность исследователя часто приводит к излишней вовлеченности в само общение, потери необходимой дистанции между исследователем и респондентом, утраты контроля за ходом интервью как исследовательской процедуры с целью сбора данных релевантных задачам исследования.

    «Творческая личность», если она не сможет обуздать присущие ей основные черты, также может столкнуться с определенными трудностями в проведении интервью. Особенно, это касается таких качеств «творца» как нестандартность мышления, игнорирование принятых норм, правил поведения, табу и «иммунитет к непонятливости» , т. е. высокая толерантность к признакам непонимания их мыслей или вопросов другими. В ситуации интервью это может вылиться в восприятие исследователя респондентом как невежливого, провокационного, странного, непонятного («мутного»), чрезмерно болтливого, навязчивого собеседника. Если добавить к этому еще такие атрибуты творческой личности как развитое чувство юмора, страстность, энтузиазм, живое воображение, склонность «докопаться до истины» не взирая ни на что, то понятно, почему интервью может превратиться с т.з. респондентов в «допрос с пристрастием», в «пустопорожнею болтовню» и др., а исследователя награждают обидными ярлыками «болтливого клоуна», «дознавателя» и даже «ученого придурка». Это тем более обескураживает, когда в своем кругу общения такую креативную личность, как раз ценят и уважают именно за эти качества, подчеркивают, как с ним приятно и интересно общаться.

    Из этого следует, что овладение азами ремесла полевого исследователя и базовым уровнем умения грамотно применять качественные методы исследования для решения различных задач, не зависит от врожденных коммуникативных способностей. Возможно, это важно для профессиональных интервьюеров, которые проводят интервью по заказу, по чужим программам и инструкциям к вопросникам, которым не обязательно знать, какие гипотезы и концепты стоят за данным вопросом, и что потом будут делать с ответом.

Но это совсем другая история:).  

Выборка экстремальных случаев: "перекресток, где мы не против власти, а заодно с ней"

Увлечение авторов исследования при анализе интервью яркими, "говорящими сами за себя" цитатами, которые изобилуют  отчеты или статьи, вполне понятны и в ряде случаем оправданы логикой выборки. Однако, если нет обоснования фокусирования аналитики исследователя преимущественно на особенно выразительных высказываниях респондентов, которым придается особый смысл или , по мнению исследователя, не нуждаются  в комментариях, то создается впечатление, что в руках держишь какую-то заготовку для  сборников анекдотов или  афоризмов. Содержание статьи может послужить основой "информационного повода" для  СМИ или стать креативом для сценария пьесы или телешоу "Пусть говорят". 

В реальном "поле" респонденты обычно не слишком выразительны и красноречивы, бывает, что о самых необычных случаях, они говорят довольно таки обыденно, даже скучновато, т.к. могут не считают свой случай экстремальным и, как правило, не склонны к глубокой рефлексии.  Найти яркого рассказчика, художника слова - это редкая удача, которая сопряжена с риском получить недостоверную информацию вследствие увлеченностью собеседника художественным вымыслом и т.д.   

Обоснование логики  выборки «экстремальных случаев» заключается в том, что те уроки, которые можно извлечь из изучения необычных условий или объектов могут нести в сжатом виде всю информацию, которая заключена во всех промежуточных случаях, относящихся к генеральной совокупности. Однако здесь следует помнить, что такие случаи могут оказаться столь неожиданными, что способны исказить представление об изучаемом явлении.  

Для примера приведу выборку "экстремальных случаев", где целенаправленно собирались "истории", где респондент легко ("естественно") преодолевал негативные для становления гражданского общества установки на то, что от представителей исполнительной власти ничего хорошего ждать не приходиться, а для доверия к государству нужны веские основания, тогда как для недоверия к нему и его представителям никаких аргументов искать не нужно. Т.е. нужно было найти,  по словам одного из экспертов,"узкие перекрестки, где мы не против власти, а заодно с ней"

Можно предположить. что за этой установкой стоит прочно укоренная в массовом сознании общинная крестьянская традиция избегать прямые контакты с властью (между крестьянином и чиновником всегда стояла община в лице ее старосты) и не доверять ей априори.   Она то усиливается, то ослабевает под влиянием различных событий, но является общим фоном или фреймом, как схемой интерпретации событий и фактов, наделяющей отношение с властью определенным смыслом. 

Метод выборки критических случаев имеет целью изучить ситуацию, где эти схемы нельзя применить однозначно, где респондент осознает необходимость рефрейминга, то есть изменение субъективного смысла отношения с властью под влиянием новых фактов и связанных с ними эмоций и чувств. 

Поэтому, мы целенаправленно собирали экстремальные случая, где происходит не просто необычный случай, а происходит рефрейминг мыслей, чувств и действий респондента в контактах с представителем власти.   

Рассмотрим такой кейс из кластера интервью на тему «Случай на дороге»:

« День с утра не задался. "Гаишник" остановил за то, что не пропустил пешехода, который не шел, а стоял и ждал, чтобы я проехал. Пришлось убеждать, уговаривать, еле откупился. В результате опоздал на совещание, за что получил ….. от начальства.

Домой возвращался уже поздно, темно, снег идет мелкий, можно сказать гололед, еду медленно, 40 не больше. Повернул на Покровскую, как за поворотом перед машиной выскочил "гаишник" и машет, чтобы остановился, просто рукой.

Я просто озверел, ну, что же это сегодня, когда же это кончится и все такое.

Он подбегает и что-то кричит про пьяного урода, который сбил женщину с девочкой на светофоре и скрылся, он гнался, машину занесло. Надо догнать, давай быстро и т. п. Смотрю , и вправду, стоит их «девятка» уткнувшись в столб.

Я как то ошалел, плохо соображаю, а уже гоню вовсю вперед, он сидит рядом и все время что-то кричит, показывая куда повернуть, Все повторял, что надо отсечь его от «Тензина», там такие закоулки, может уйти.

Ну, понеслись. У меня мелькают мысли, что вот попал, машина новая, разобью, а долги за нее не отдал, дома ждут и что-то такое еще, тоскливое очень. Но потом, как-то забылось все, не знаю, азарт какой-то, даже не знаю, как сказать. Ничего стало не важно, ни то, что я не Шумахер, что машина не для гонок, что уже стукнул подвеску. Как -то, вдруг, стало не жаль ни себя, не машины, в голове только одно, догнать урода и как его остановить, если догоню.

Сержанту сказал про это. Тот ответил, что не беспокойся, лишь бы догнать.

Главное, хочу сказать, даже неудобно, но я тогда себя счастливым чувствовал. От того, что все правильно наконец-то в этой жизни. Вот я, вот гаишник этот, которого я 5 мин назад ненавидел. Делаем вместе правильное дело - ловим преступника, он знает как это делать, я помогаю, как могу, так и должно быть. Всегда. Хороший день, хороший!!!

Короче, не догнали мы его, другие «гайцы» его остановили на Степной. Когда подъехали, его уже вынули из машины и грузили увозить. Мы подбежали посмотреть на него, но он уже в машине сидел, не разглядел даже его рожу. Пошел к своей тачке, чтобы уехать. Сразу вспомнил, что могут свидетелем, протокол там, надо мне это... . Но сразу ехать не успел. Сержант этот подошел, давай говорит, запишу фамилию, ты помог в задержании, вот машину свою покоцал, благодарность там ….

Нет, говорю, не надо, мы же не догнали. Он стоит и я стою, как-то неловко стало, что-то еще надо сделать, сказать, а как, что.... . Он мнется, а я уехать очень хочу. Опять между нами это «стекло», опять по разные стороны прилавка. Вдруг он говорит, запиши телефон, если что надо там, ну, с техосмотром или проблемы какие, звони, помогу,порешаем. Руки пожали, посмотрели коротко так друг на друга. Он головой кивнул, ушел. Я телефон записал, но ни разу не обращался. Сам не знаю, почему. Проблемы ведь были. Наверно, сохранить хотел вот это, когда вместе, когда все правильно...

             "Говорящий" это кейс "за себя" или нет, не суть дела, но поле для анализа темы доверия, сотрудничества с властью, , того что, обычное право признает "правильным" и как такое взаимодействие может сделать гражданина счастливым, открывается широкое. 

Теоретическая рамка для качественного исследования: опыт рефлексии опыта исследователя

       Часто меня спрашивают, зачем в начале качественного исследования думать о том, в какую теоретическую рамку могут вписываться предполагаемые результаты исследования?

В практике работы «длинного стола» -это наиболее противоречивая и малопонятная тема для подготовки и проведении качественного исследования. Попробую обозначить проблему с позиции полевого исследователя, озабоченного сбором и интерпретацией первичных данных в створе вопросов: «что изучаем, зачем, кого, как и ну что имеем в результате».

«Наивные дети» и «коллекционеры теорий»

     Мне кажется, что тут явно имеются два полюса между которыми располагаются все менее радикальные взгляды на этот счет.

На одном полюсе стоит полное отрицание идеи, что до начала сбора первичных данных («до поля» ) надо проговаривать и прописывать в замысле исследования (программе, протоколе) теоретические концепты. Суть, как сейчас говорят, методологической «засады» в том, что какие бы данные не были собраны, они не смогут «сбить нас со следа» изначально выбранной теории. Мы де сознательно или подсознательно будем искать подтверждения и, безусловно, будем его находить. Эта теоретическая рамка будет задавать направление поиска и способ интерпретации данных. Она сужает и обедняет взгляд исследователя на объект исследования, «ограничивает возможность интеллектуального маневра». Короче, не дает выйти поле «с чистого листа», с «незамутненным взглядом ребенка» и осуществить логику выращивания теории «снизу» от первичных данных, т. е. воспользоваться подходом «обоснованной теории» Страусса, Корбина и др..

     На другом полюсе, под знаменем «научности и достоверности» стоят сторонники представления о научном факте как о достоверных данных, пропущенных через определенную теоретическую рамку. Логика здесь прямо противоположна. Ее суть в том, что надо «быть скромнее» и не претендовать на то, что до тебя никто не изучал национальные конфликты, гражданское общество, экономическое поведение и т. п. Не надо априори считать, что «устоявшиеся теории» вместе с их объяснительными схемами и концептами не адекватны современному феномену. Это еще надо доказать, а в процессе доказательства может быть удастся, если повезет, сделать небольшой шаг в их изменении или выйти на новый концепт.

Если первые, действительно похожи на «наивных детей», которые в поле «просто» наблюдают или «просто» задают вопросы по обстановке, давая респонденту выговориться, не давя на него, не навязывая своих представлений и проч. , то вторые, это «дознаватели», которые терзают респондентов вопросами «почему» и «зачем». Они знают, зачем задают вопросы, и что потом будут делать с ответами. Они не дают уходить от темы в пространные нарративы, дают недвусмысленно понять, что их интересует только информация, соответствующая целям и задачам исследования.

     Но, если внимательно приглядеться, то первые — это «лукавые дети», которые не признаются в том, что читали Вебера, Мертона, Лукмана, Сорокина, и что в снятом виде несут в себе их идеи, имеют свой исследовательский стиль, свои позиции, что замысел их исследования на самом деле опирался на известные подходы и т. п.

Когда это видно? Когда они вокруг выпущенной наугад «стрелы» (инструмента и собранных данных) рисуют мишень (теоретическую рамку) и объявляют, что стрела попала в цель. Это видно, когда редакция журнала ругает автора за то, что теория притянута «за уши» для придания статье «научности» и «обоснованности».

Вторые, похожи на коллекционеров с каталогом в руках, они заранее представляют, с чем могут столкнуться в поле (ведь все уже описано), как идентифицировать найденный «вид», а если «что-то новенькое», то в этом каталоге «теорий» можно всегда найти куда «вписать» этот феномен, а вот если не вписывается, то вот оно открытие.

     Я, конечно, утрирую, описывая крайние случая. Но, что происходит в рутинных практиках исследователя, потому что, глядя на эти шкалы, я сам себе задаю вопрос: «А какая разница в том, что сначала ты открыл каталог и ищешь описанные там виды "бабочек" или сначала ловишь «бабочку», потом находишь каталог и ищешь соответствие находке каталожным описанием вида?»

Три вопроса для теоретической рамки

    Очевидно, что оба этих подхода возможны и продуктивны. А на практике, кажется, важны в основном 3 вопроса: откуда берется хороший "каталог теорий", как научиться им грамотно пользоваться и при каких условиях «рамочный» и «безрамочный» подходы будут продуктивны?

   Для начала надо определиться о каком исследовании идет речь? Академическое исследование в упрощенном виде – это пересмотр устоявшихся теоретических концепций в свете новых фактов. Тогда в замысле исследования неплохо бы уже обозначить эти «устоявшиеся представления» в виде известных теоретических концепций. Например, пользуетесь понятием «доверие», как ключевым в исследовании общественных движений. Вы операционализируете его исходя из представлений Тенниса, Штомпки или это ваше собственное «устоявшееся» понятие? Определитесь на старте, ибо возникнет вопрос, как пересматривать то, что не определено, какие факты собирать для этого и т.п.

      Если этот исследование научно-прикладное, то теоретическая рамка просто необходима для решения задачи. Вы подбираете ту, которая больше всего подходит для этого и ваша компетенция проявляется в умении из многих известных концептов выбрать наиболее работающий в данном контексте, которому вы доверяете исходя из опыта решения подобных задач.

    Не забудем и фактор времени. Наиболее благоприятный формат для постепенного подбора «теоретических рамок», исходя их собранного материала – это редкий ныне в социологии формат длительных научных полевых экспедиций, где можно использовать подход «обоснованной теории», которая вырастает снизу под влиянием собранных фактов. Экспедиция дает возможность многократно подходить к объекту исследования, смотреть на него из разных перспектив, которые предоставляет созерцательная «культура медленности» полевой экспедиции , ее технологии постепенного вживания в социальный контекст данного объекта .

      А если время и силы ограничены, а у автора исследования нет необходимого теоретического и практического опыта работы с темой исследования , тогда мы имеет известную батыгинскую «эпистемелогическую кучу» информации сомнительной достоверности, которую беспомощно пытаются втиснуть в известные концепты для создания видимости научного факта.

Пример «безрамочного подхода»

   Итак, научная полевая экспедиция дает возможность наладить такой формат исследования, где процесс интерпретация собранных данных представляет собой последовательный перебор различных концептов, пока «на локаторе» не появиться концепт, который обладает приемлемой валидностью к собранным фактам. Как же это происходит в реальном «поле».

     Приведу пример из наших крестьяноведческих экспедиций под рук. Теодора Шанина.

1992 год. Беседую на кухне с хозяйкой дома( 64 лет, дояркой ТОО), в котором проживал (по условиям той экспедиции мы должны проживать в каждом селе по 8 месяцев). Сила экспедиции еще и в том, что ты можешь не задавать респондентам свои вопросы по неформальной экономике, которой мы интересовались, а непосредственно наблюдать за ее осуществлением, а потом уточнять смысл увиденного, сопоставляя все доступные факты. (Как говорил Маркес: « иногда не надо открывать дверь, чтобы задать вопрос»)

    Хозяйка повествует за чаем о том, что колхоз «упал на колени» из-за воровства. Ее праведный гнев направлен на безнравственных «моральных уродов», которые постоянно зарятся на колхозное добро и тащат все, что плохо лежит. А вот она в жизни чужого не взяла, не так воспитана, боится Б-га и т.п. Думаю, каждый читатель прекрасно знаком с этой риторикой. При этом говорит искренне, убежденно, приводит примеры.

    Соответственно, я как исследователь, делаю вывод о ее исключительной честности и высоких моральных свойствах личности. Однако, поскольку каждый день имею возможность наблюдать «неформальные практики», вижу, что она ежедневно возвращается с фермы с банкой молока или прочной «сумочкой» дробленки (примерно на ведро) для своего ЛПХ (корова, бычки, свиньи, птица). Пару раз видел, как у дома останавливался трактор с тележкой, откуда сгружались мешки с кормами (хозяйство по осени уже выдало работникам 2 т зерна за земельный пай и корма на «заработанный рубль») и узнал в трактористе механизатора хозяйства.

     Сопоставляя факты, я испытываю глубокое разочарование, теряю «веру в человечество» и считаю, что меня держат за «городского лоха». Гипотеза, что такая практика не воспринимается хозяйкой как «воровство», безусловно зреет, но не находит опоры в фактах. Факты состоят из оценки масштабов «растащиловки» , из «циничных улыбок» или, наоборот, «скорбных выражений лиц» своих респондентов, которые комментирует эти эпизоды повседневной жизни села, вполне отдавая себе отчет в содеянном («да разве бы мы брали, если бы.....» , « уж так сложилось, «жить то надо», «скотина каждый день есть просит»).

     Выход из «кризиса интерпретации фактов» нашелся неожиданно. Известный историк Виктор Петрович Данилов дал мне ксерокс статьи датированной концом 19 века, где описывалось общинное (имеется в виду русская передельная крестьянская община) понятие «права труда», которое предполагает, что если в производство продукта вложен труд работника, то работник имеет на него право, если иная компенсации трудовых затрат недостаточна или отсутствует. Примером там были споры на меже, когда по ошибке или умыслу запахивалась часть земли соседа. Наказать можно было по разному, но никогда община не отнимала урожай у нарушителя границ пашни в пользу потерпевшего. Только штраф или отработка.

       Отсюда, может быть, идет знаменитое «кто на чем сидит, то он, то и имеет». Но это «право труда» как любой устный закон обычного права обретал своеобразную легитимность, когда нарушалось представление сообщества о справедливости.

     Несправедливо оставлять ЛПХ крестьянина без кормов или вынуждать платить за них втридорога. «Право труда» быстро восстановит справедливость. Но, если только будет замечено, что «продукт труда» пошел не на дело или его норма (сколько положено брать «по совести») нарушена, общество включает санкции (нарушителя «сдают». Кстати, я слышал, что того механизатора, что привозил корма хозяйке, водили в правление «на правеж», т.к. он продал зерно, а деньги пропил, не донес до дома, «ушел в запой»).

     Теоретическая рамка «право труда» помогла мне понять феномен «воровства» в хозяйстве, как традиционный общинный способ «справедливого» распределения выращенного собственным трудом продукта для экономики крестьянского двора. Сравнивая «право труда» с концептом Дж. Скотта - «оружием слабых» из арсенала «моральной экономики», мне удалось построить модель экономического поведения членов ТОО и даже сделать прогноз, по просьбе председателя ТОО, на тему, какая часть урожая раствориться в ЛПХ, т.е. сколько возьмут по «праву труда». Прогноз подтвердился в отношении зерна, но не сбылся в отношении другой продукции (рыбное хозяйство).

Выводы

    Мог бы концепт «права труда» возникнуть, если бы я пришел в село сделать опрос населения , провести серию интервью без «вживания» и сравнительно длительного наблюдения ? Исключено. Вряд ли бы я увидел это «право труда» в практиках крестьянского «воровства» без формата экспедиции и опознал его без подаренного мне «каталога теорий» историка, т. к. о таких социологических концептах я не слышал.

    Могла ли теория «права труда» появиться у меня «до поля». Может быть, если бы повезло с экспертом или попалась случайно эта статья. Но я не уверен, т. к. этот концепт требует знания особенностей современной квазиобщины и экономики ЛПХ. Скорее не обратил внимание, т. к. его объяснительная сила для меня была бы также не очевидна, как для большинства «асфальтных социологов», которым я рассказывал эту историю.

  Да и не было у меня практического навыка приложения теоретических концептов к первичным данным. Он возник постепенно, в процессе работы над темой.

      Из этого напрашивается вывод о поэтапности обучения навыку грамотной работы с теорией. На первом этапе нужно научиться работать с «каталогом теорий», т. е. с чужим «каталогом» от учителей или экспертов. Надо набить руку на применении (не приспособлении) конкретной теории для решения практических исследовательских задач, т.е. идти по пути «коллекционера». Научится увидеть объяснительный потенциал концепта в собранном материале и научится отказаться от него в случае неадекватности. По мере накопление опыта в теме исследования сформировать свой собственный каталог для решения подобного кластера задач и научиться видеть в нем возможности и ограничения. После этого, наверно, возможен «безрамочный подход», когда попав в « теоретический тупик» исследователь поневоле открыт новому, т. к. он вынужден «теоретически опустошить себя», чтобы освободить место для приема новых концептов.

 Как это произошло со мной и с «правом труда»

Вежливость — это тоже метод ( с конференции "Вспоминая Грушина)"

      На состоявшейся 27-28 февраля конференции «Вспоминая Грушина» мне выпало выступить на тему доверия к субъективизму исследователя в качественном исследовании. К сожалению, говоря на эту трудную и болезненную для меня тему, я верно, был не очень внятен, т. к. мне пришли на почту несколько вопросов по существу моего выступления. Поэтому я постараюсь здесь более четко обозначить свою позицию по доверю к субъективизму полевого исследователя, которая есть продукт личной практики и не претендуя на тиражирование, а также пояснить один момент, важный для полевого исследования, который я упомянул, но не разъяснил, что, конкретно, имел ввиду.

1. Под доверием к субъективизму исследователя я понимаю ожидание определенного поведения в неопределенных обстоятельствах. Т.е. доверие к субъективизму полевого исследователя основывается на том, что мы ожидаем, что он, не смотря на любые обстоятельства (давление извне и изнутри) будет упорно требовать факты и беспристрастно их взвешивать, не будет подгонять факты под полюбившиеся ему теории, что по сути есть спекулятивное теоретизирование.
          
2. Доверие к субъективизму исследователя обеспечивается, по моему разумению, его готовностью предъявить артефакты, с помощью которых он осознавал и контролировал собственный субъективизм:

• Это протоколы исследования, где прописана его логика и соответствующие ей процедуры, которые объясняют откуда появились вопросы и как анализируются ответы, почему для изучения отобраны именно эти информанты и почему их 20, а не 5 или 50, какая теоретическая рамка выбрана для интерпретации собранных данных.

• Это полевой дневник, где виден уровень рефлексии и наблюдательности, качество самооценки своих действий и обозначена величина дистанции между объектом исследования, его роли исследователя и им самим, как личности. С помощью самоиронии или другими способами для соблюдения баланса между вовлеченностью и отстраненностью. 
• Ну, и следуя традиции от Тенниса, кроме персонального важно также институциональное доверие , т. е. знание того кто, когда и чему его научил, как институционально контролируется его деятельность и подтверждается квалификация (мы же доверяем свою жизнь пилоту самолета, которого лично не знаем на основе доверия к компании, к тем кто его учил и проверяет его компетенции). Я обычно спрашиваю, кого он считает своим учителем или наставником в профессии, чему он научился у него, где применил знания и что в результате. По разным причинам этот вопрос не редко остается без ответа, что конечно, доверия не прибавляет.

3. По ходу моего выступления было сказано, что для нас критерием субъективизма является вежливость исследователя в ходе коммуникации с респондентом и, что вежливость — это тоже метод. Идея рассматривать проявление вежливости как метода исследования принадлежит Теодору Шанину и исходит из его концепта «двойной рефлексивности».

    Вежливость исследователя проявляется не только в умении говорит волшебные слова «спасибо и пожалуйста», но главном образом в его убеждении, что никто из участников интервью, включая его самого не имеет монополии на истину, поэтому не допустимы ни менторский тон (учителя с учеником, взрослого с ребенком), ни наигранная приниженность (я в этом ничего не понимаю), информационное попрошайничество (откройте мне глаза, раскройте секрет) и льстивость ( только вы, с вашим опытом можете объяснить....).

    Вежливость полевого исследователя проявляется в таком же искреннем непонимании, желании разобраться и признании «экспертности» в данном вопросе, когда взрослый искренне спрашивает ребенка: «А что это за игра, как в нее играют? А кто такой Чигинтон, Смурфик, бакуган?»

     Если это живое интервью, а не безличная анкета или «опросный робот», то никакой самый изощренный и проверенный вопрос не сработает как надо, если не будет адекватно подан его носителем — исследователем.

     Если вы точно не знаете зачем в вопроснике (гайде), которые вам вручили данный вопрос, и что потом будут делать с ответом, то вам не будет очень интересен ответ респондента, да и он сам. Полученным таким образом данным доверия мало, т. к. обычно респондент отвечает на вопрос «чужого» исходя из контекста (надеюсь вы заметили, что «истории» бывают «для чужих», «для своих» и для себя»).

      Например, чтобы узнать, кто реальная власть не селе у нас был проверенный рабочий вопрос: «А к кому в первую очередь заезжает «городская власть»? Глядя на вас респондент может дать пять вариантов ответа в зависимости от того, как он воспринял ситуацию и вас лично: 1) Дать общий ответ. 2)Уклониться. 3) Соврать. 4) Уточнить вопрос («смотря какая власть и зачем приехала») 5) Дать правильный ответ.

    И это все в различных комбинациях, например, уточнить вопрос и уйти от ответа или, наоборот, уточнить и дать «правильный ответ»: « Раньше любая власть первым делом заезжала в правление колхоза. Потому что у председателя колхоза было власть, от него все зависело. А в сельсовете никогда ничего не было, к ней потом или вовсе мимо. Сейчас смотря кто и зачем. Могут к нашему фермеру Н. первым делом заехать, у него пол села работает, производство свое, то да се, он тут вопросы решает, не все, конечно, но многие, да».

     Какой вариант он «включит» заранее знать нельзя, но можно поспособствовать «правильному ответу» своей искренней заинтересованностью в правильном ответе, признанием его «экспертности», внятным объяснением зачем «побеспокоил» и от кого пришел и проч., т. е. «ВЕЖЛИВО СПРОСИТЬ».

Дефицит "behavioral skills" в квалификации полевого исследователя

             В Вестнике общественного мнения 3-4 (116) в статье  Н. Бондаренко приведены данные сравнительного исследования работодателей по проблематики профессиональных навыков работников. Я, в принципе, догадывался, что наши проблемы с подготовкой полевых исследователей должны быть тесно взаимосвязаны с общими проблемами профессионального образования в нашей стране, но не подозревал, что руководители компаний (n -1000) назовут, дефицитными, те же самые  навыки, которые мы пытаемся развить в наших исследователях.
     
  Судите сами, критико-аналитическое мышление, умение быстро переучиваться, способность самостоятельно ставить и решать задачи, работать в команде - это то, что нужно исследователю, что мы также пытаемся развить нашим методом "длинного стола".

Вторая вещь, которая не должна пройти мимо внимания - это тот факт, что неформальное обучение поведенческим навыкам, без которых знания становятся "чемоданом без ручки, от которого утеряны ключи" (обучение на рабочем месте, индивидуальное наставничество и проч.) уже недостаточны. Нужны новые образовательные технологии по обучению поведенческим навыкам.

На самом деле возможности получить необходимую информацию или готовые знания по любой теме неизмеримо выросли благодаря Интернету, возможности научиться их использовать остались прежними.

Мы представляем наш метод "длинного стола" именно как технологию по обучению базовым навыкам исследователя, который в качественных исследованиях выступает как основной инструмент.  Без наличия этих "скиллов"  использование инструментов качественного исследования, особенно таких сложных,  как исследовательское интервью, наблюдение, будет похоже на попытки человека, не научившегося уверенно держаться на воде,  пытаться плыть на спине, брассом и прочими стилями спортивного плавания.

В тоже время, как показывает опыт, освоить базовый уровень навыка рефлексии, работы в группе, критико-аналитического мышления и т.п., не является проблемой для участников, включенных в реальное исследование, где внимание их подготовки уделяется такое же, как и получению результатов .

 Так же как и навыки создания выборки для кач. исследования, создания и проверки ключевых вопросов и гипотез, применения схем анализа и навыка соблюдать логику исследования, как основу его достоверности.   формировать архив, вести полевой дневник, т.е. освоить элемнты ремесла полевого исследователя.

Сегодня, кажется что-то сдвинулось. По крайней мере, интерес к таким "технологиям" довольно быстро растет.  Тем коллегам, которые упрекают нас в том, что в качественных методах "технологии", алгоритмы обучения ремеслу исследователя или логические схемы анализа и модели выборки "ограничивают его интеллектуальную свободу", скажу, что речь идет о начальном уровне подготовки, об "обязательной программе", без которой лучше на "произвольную" не выходить.  Ну, право же, не помешали Шнитке и Стравинскому алгоритмы "сонатной формы" в создании их новаторских произведений, а системы обучения актерскому мастерству Станиславского и М. Чехова интеллектуальной свободе актеров и режиссеров. Думается, никакие модели и схемы, если их насильно не навязывают, не могут сами по себе быть ограничением свободы. В этом контексте единственным ограничением интеллектуальной свободы может быть свойства самого интеллекта, их применяющих.