В качественных исследованиях дискуссия об «эффекте интервьюера», как правило, строится
вокруг поиска оптимальной дистанции в коммуникационном пространстве между
интервьюером и респондентом. Сегодня я уже редко встречаю коллег, которые бы
настаивали на возможности беспристрастности и объективности интервьюера, на
реальной возможности его полной эмоциональной отстраненности от респондента.
Скрывать свою точку зрения по
задаваемому вопросу, делать вид, что не бывает
правильных или неправильных ответов и т.д.- это опасная игра в
объективность, за которой чаще всего стоит неготовность к методической
рефлексии и осознанию своей субъективности.
Впрочем, такая «объективность» может выступать как алиби для оправдания
не понимания сути проблемы, сугубо исполнительской роли сборщика информации для
заказчика, отсутствия заинтересованности в теме исследования и в респонденте.
На другом полюсе этого пространства находятся апологеты максимально возможного
сокращения дистанции под девизом
"дружба как метод" в рамках «новой этнографии», которая
отрицает саму возможность избежать влияние интервьюера, а вместо этого
предлагает сейдмановскую схему «Я-ТЫ» (Seidman I. Interviewing as qualitative
research: A guide for researchers in education and the social sciences ( 2013),
Tillmann-Healy L. M. Friendship as method (2003), где профессиональные
отношения переплетаются с "человеческими". Проблема здесь в
том, как избежать сокращения дистанции до "МЫ" , когда происходит не
просто слияние точек зрения, а утрата исследовательской позиции в целом.
Таким образом, оптимальная дистанция между интервьюером и
респондентом определяется его
способностью сокращать переход отношений с респондентом в процессе коммуникации
от эмоционально безопасного «Я- ВЫ к
дружескому «Я-Ты», при этом, стараясь избегнуть переход в состояние «Мы»,
где интервьюер полностью выпадает из своей роли «инструмента
исследования».
Безусловно, идея «управляемой интервьюером дистанции»
является хорошим подходом для получения
достоверных данных в глубинных интервью, но, на мой взгляд, не единственно верной. Схема «Я-Ты» пришла из этнографических
экспедиций, где их длительность – главный фактор перехода «служебных» отношений
в «человеческие». Попытки сократить
дистанцию до «Я-ТЫ» при одноразовом интервью или даже повторным, могут быть продуктивны только в специфических
обстоятельствах, которые зависят от соответствующего общего контекста интервью.
Например, это клинические интервью, где респондент сам стремится сократить
дистанцию для установления доверительных отношений с представителем помогающих
профессий. Конечно, это случай, когда
респондент и интервьюер включены в общую социальную сеть, знают друг друга.
Бывает, правда редко, что «проводник» ,
как-то особенно постарался, «перегрел контакт». Помню случай, когда
высокопоставленный чиновник после двух- трех реплик при знакомстве и введению в
тему, вдруг заявил, что «ему посоветовали быть с вами откровенным» и,
действительно, предоставил информацию «для служебного пользования», старался
сократить дистанцию общения до «я-ты».
Но, в данном контексте я был, скорее, не социологом , а представителем
«компетентных органов, которые и так все знают».
Благодаря редкой возможности, предоставленной мне Натальей
Седовой провести методические эксперименты в ходе социологической экспедиции
(август-ноябрь 2014 г .
), удалось проверить возможности, так называемого «коуч-интервью» и сравнить с
штатными глубинными интервью по теме «проблем использования «наследия
мега-событий» (Олимпиада в Сочи 2014, предстоящий ЧМ по футболу 2018).
Причиной появление замысла использовать элементы «коучинга»
в социологических глубинных интервью было стойкое ощущение, что часть респондентов
из высокостатусных чиновников и
бизнес-элиты «на местах», либо в данный момент пользуются услугами коучей, либо
имели опыт тренингов с ними. По крайней
мере, часть интервью содержали ответы на 4 обязательных вопроса, без которых коучинг не обходиться, но
главное, я их в открытой форме не задавал. (Обычно мы просили рассказать об их
восприятии ЧМ с т.з. является ли оно Мегасобытием для локального сообщества,
степень готовности локации к роли хозяина ЧМ, и, главное, как планируют освоить
«наследие» для развития территории и «гражданского общества» ?)
В процессе интервью сами респонденты, как в известном
анекдоте, задавали себе «коучинговые»
вопросы и сами на них отвечали. Это
были: «чего мы хотим получить от ЧМ 2018» , «почему нам это необходимо для
города, области, власти, бизнеса и т.п.)»; «что будет считаться результатом, что
цель достигнута (критерии, артефакты и проч); «что мы будем делать и делаем
сейчас (что мешает, что помогает»)
Останавливало то, что для социологических исследований
использование коуч-подхода, казался мне контрпродуктивным:
Во-первых, цель коучинга – помогать саморазвитию личности
для улучшения ее качества, достижения успеха в профессиональной и личной жизни. В цели нашего исследования не входили задачи
помогать личному развитию местных чиновников и бизнесменов, а выявить
объективные и субъективные барьеры и драйверы в освоении «наследия» от
мегасобытия. Связь между личным успехом
чиновника и бизнесмена с успешным освоением
«наследия» для территории и населения определенно должна быть, но вряд ли
линейная. В любом случае, это тема отдельного исследования.
Во-вторых, «коуч-интервью», на первый взгляд, нарушает все
каноны штатных социологических интервью. Такого исследователя по ходу интервью никак
нельзя назвать беспристрастным или безоценочным. Со стороны может показаться, что
он изначально критично настроен к респонденту, задавая вопросы, что ты на самом
деле хочешь и зачем тебе это надо, навязывает респонденту свою точку зрения,
«учит его как жить», провоцирует на эмоциональные реакции, «подводит» к
определенному выводу и т.д. и т.п., т.е. демонстрирует собой полный набор «смертных грехов»
интервьюера. Его цель не просто выяснить
мнение по данному вопросу и собрать информацию, что сделано и что планируют
делать дальше, а инициировать взаимообмен информацией, знаниями и опытом о
различных вариантах решения задач, стоящих перед собеседником. Для этого он проводит различенные
интервенции, начиная с вопроса: «Если вы говорите, что делаете все, что можете,
а проблем меньше не стало, то может,
делаете не то, что нужно?», до
примеров, как подобные задачи решаются в других городах и вопроса, что вам
мешает, сделать так же. Действует по
схеме, где задача выяснить, что думает респондент по данному вопросу, что
чувствует, и что делает, и с чем связано несоответствие между мыслями, эмоциями
и действиями. В нашем случае, особенностью «коуч-интервью» была еще активная
работа с ключевыми метафорами, которые применимы к описанию проблемы. (В
процессе интервью выявляются метафоры
как самого респондента, так и те, которые предлагает исследователь
(подробнее можно посмотреть в ж-ле Телескоп №2, 2015, С. 32-37). Респонденту
предлагалось оценить, рабочие гипотезы исследования, результаты наблюдений и
некоторые выводы исследователей.)
В третьих, нас в интервью интересовало не личностное
(психологическое), а социальное, которое практически ускользает от рефлексии и
латентно управляет поведением и способом мышления респондентов. Оно проявляется
в стереотипах поведения, неформальных нормах и правилах, в традициях, когда
человек действует не размышляя, автоматом, потому, что так привык и не знает, как
по-другому.
Это наблюдается в интервью, когда аргументы собеседника сводятся к «так у
нас сложилось», «мы обязаны, должны», «это не обсуждается», « по-любому надо
сделать», хочешь не хочешь, заставят, будет сделано», «нагнут и сам побежишь» ……….,
Вот где наше «поле», ибо здесь «торчат уши» институтов, которые диктуют «погоду
в доме».
В-четвертых, это роль респондента в интервью в качестве эксперта. В коучинге, вроде бы нет экспертов,
там равноправие партнеров, равенство в позициях. Коуч «не знает» , а только
помогает узнать и понять. Здесь же эксперты по транспорту, строительству,
спорту, отелям и ресторации, безопасности, волонтерству и проч. И, именно, в этом качестве они ценны для
исследования.
Несмотря на эти сомнения, часть интервью в экспедиции
включала элементы коучинга. Результаты однозначно показывают, что в экспертных
интервью с качественной работой проводников по подготовке поля, такой стиль
ведения интервью может быть эффективным. Он дает больше возможностей для представлений
о личной позиции эксперта по данному вопросу и степени его вовлеченности в
проблему, помогает лучше прояснить смысл ответа. Но главное достоинство социологического
коуч-интервью в том, что оно дает
возможность получить экспертное мнение относительно гипотез исследования и сравнительного
анализа и оценки различных практик решения задач, а также выйти на те проблемы, которые обычно ускользают от опросного инструментария социолога, обретая свое значение в политическом или бизнес-консалтинге.
Этот эффект, на мой взгляд, достигается возможностью создать пространство для взаимополезного
обмена информацией, оценками и суждениями для решения задач, стоящих перед
респондентом. Демонстрация компетенции
интервьюера не только в теме исследования, но и в подходах к решению подобных
задач, способов прояснения целей и мотивов участников процесса, направленность
на решение общих социальных проблем, делает респондента заинтересованным
участником исследования и подтверждает неформальную заинтересованность самого исследователя.. На это указывает, сравнительно большее количество
просьб респондентов коуч-интервью познакомить с результатами исследования, чем в
штатном варианте.
Возвращаясь к вопросу об оптимальной дистанции в глубинных
интервью между интервьюером и респондентом, здесь можно сказать, что с помощью «коуч-интервью»
возможен вариант дистанции, когда
сохраняя отношения «Я-ВЫ» можно сравнительно легче выйти на уровень равноправного партнерства в
обсуждении темы исследования с высокостатусными респондентами, что представляется
сложнейшей задачей для глубинных или свободных интервью.
