Симптомы профессионального выгорания социолога в качественном полевом исследовании

     Осенью прошлого года на конференции в Ставрополе  мне задали вопрос о последствиях длительной полевой работы с информантами, находящимися в трудных жизненных ситуациях (неизлечимые заболевания, утраты близких, участие в локальных войнах, нац. конфликтах, хроническая бедность и безработица).  Я  тогда не успел ответить, извините.

     Но недавно этот вопрос повторился уже в Саратове, но в ином ключе. Суть вопроса была в том, что рассуждения социолога о выгорании – это пустая бравада из серии « и наша работа вся на нервах». «Выгорают» врачи, социальные работники, спасатели, учителя, психологи, т.е. «помогающие профессии». А с чего «выгоратьсоциологу », когда он «просто интересуется», не пытаясь помочь, потом сидит в кабинете и пишет тексты?».

     В принципе, мой ответ на этот вопрос изложен в Социология: 4М. № 27 Штейнберг И.Е. Профилактика «профессионального выгорания» в полевой работе социолога и в нашей книжке «Качественные методы. Полевые исследования» (2010).  

    Суть ответа  в том, что применение таких инструментов, как глубинные интервью и включенные наблюдения, в ряде случаев, действительно может привести к развитию синдрома профессионального выгорания у исследователя. Вот цитата из статьи:

«В принципе, любое глубинное интервью может нести в себе угрозу эмоционального истощения для исследователя, если респондент приводит примеры из своей жизни, связанные с глубокими переживаниями. Например, это присуще интервью, где фокус исследовательского интереса  находиться в прошлом, где перед исследователем последовательно разворачивается эмоционально насыщенная картина трагических событий истории  жизни респондента. Так, в полевом дневнике исследователя, который брал интервью у очевидца событий голода в Поволжье и раскулачивания начала ХХ века, есть запись: «Я не могу больше этого слышать. Нормальный человек не может долго слушать о голодных смертях женщин и детей, о людоедстве, доведенных до безумия людей  и т.п. Чужая память волочится за тобой как ядро на цепи каторжника. Не можешь отцепиться от этого. Все ужасно и то, что они вспоминают и как они это вспоминают. Ловишь себя на том, что избегаешь вопросов на эти темы или как будто не  слышишь их слова. Если бы не диктофон, мало бы что запомнил и записал. Лучше пусть о свадьбах, о битве за урожай, о кормах , грибах, пьянстве и …»  (Одно из сел Поволжья, 1991г).

В этой дневниковой рефлексии исследователя  важно отметить несколько  моментов, которые способствуют его эмоциональному выгоранию:

 1) Ключом к памяти респондента о событиях многолетней давности чаще всего является сильная эмоция. Интервьюер осознанно или бессознательно оживляет эмоциональную память.  Рассказы  о прошлом в устной истории наполнены эмоциями не только в словах, но и в жестах, интонациях, слезах и смехе или долгом молчании, в особом выражении  глаз, и еще в чем-то, что  невозможно описать словами. Если такие эмоции заряжают «волны памяти» респондента отрицательной энергией, то они буквально «накрывают и смывают» интервьюера, особенно, если в истории его жизни или в судьбе его семьи было, что-то сходное.  

2) Вторым фактором выгорания является диктофон. Проблема в том, что в поле исследователь, как правило, стремиться сразу расшифровать диктофонные записи, если позволяют условия. Таким образом, он многократно воспроизводит и закрепляет психотравмирующие воспоминания. 

3) Следующий фактор, провоцирующий выгорание – это тема интервью и общий социальный контекст, который включает место проведение интервью, значимость темы для респондента и т.п. Есть в полевой работе такие темы, раскрытие которых небезопасно для респондента и для исследователя, где  степень достоверности данных  имеет достаточно ощутимую  для исследователя цену. За «понимание другого» он платит моральным и физическим дискомфортом в процессе вживания в иную среду,  изменением своего образа жизни, необходимостью принятия зачастую чуждых  ему представлений и ценностей своих респондентов. Он должен свыкнуться и с незавидной ролью наблюдателя,  когда ситуация требует вмешаться, принять чью-то сторону, кого-то защитить и т.п.»

Одним из основных  симптомов «выгорания» во врачебной или психотерапевтической практики является «деперсонализация», т.е. превращение пациента из человека как личности, с его болью, надеждами и проч.,   в объект для профессиональных манипуляций. Выражается по-разному, иногда трудно заметить, но иногда «уши торчат» конкретно. Например, это «черный юмор» врачей («- Доктор, я вылечусь?  - А смысл?»), который с удовольствием произноситься и одобрительно воспринимается коллегами.

 Но разве у наших интервьюеров не бывает «черного юмора»?  Вот из недавнего «орнитологического черного юмора социологов» (я такие вещи, стараюсь записать в ПД, когда становлюсь свидетелем): «Говорят, что слово не воробей. У меня бывают такие «информанты», что у них слово – это не воробей, а сова с запором желудка!!!»  Коллега развивает тему: « А у меня чаще – «сорока с поносом». 

Вспомнил другие образцы «черного юмора», которые коллеги употребляли в отношении респондентов. Не знаю, никогда не спрашивал об их происхождении, то ли они сами их сгенерили, то ли подчерпнули из анекдотов, которых я не слышал. Это не важно, важно, то особое удовольствие, с которым их повторяют сами авторы, а потом и их собратья по цеху.

Вот пара из них: « Я чувствую, что еще десяток интервью с ними и я стану убежденным сторонником абортов» (исследование в «социально уязвимых группах»). А вот пример после биографического интервью с близким родственником известного ученого: « Я, конечно, слышала, что на детях природа отдыхает, но на нем природа отдохнула по полной, просто ее любимое место отдыха.»    В одной из наших рабочих групп по теме профилактика ВИЧ-инфекции среди инъекционных потребителей наркотиков (ПИН) в ходу была такая байка, которую непременно рассказывали новичкам. 

«Молодой интервьюер после 3-х интервью с ПИНами идет нетвердой походкой с помутившимся взглядом, явно напоминая своих «раскумаренных» респондентов и видит бывалого полевика, который вдвое его старше и после 6 интервью вполне веселого,  довольного собой и жизнью: «Коллега, вы вдвое меня старше и вдвое больше интервью с ними провели, а я всего по полчаса  каждого  послушал и уже никакой?»  Ответ ветерана: « Батенька, да кто же их слушает! Включи  диктофон, зачитывай вопросы и все дела».  

Вот это «да кто же их слушает» - признак деперсонализации.

Желаю вам всем здоровья.

    

Не специфические навыки исследователя : любознательность (из полевого дневника)

Считается, что профессиональный подход к делу предполагает  особое отношение к  выполнению своей работы.  Часто это обозначают фразами " он любит свою работу, "получает удовольствие от того, что делает", "не надо жалеть того, кто устает от работы, если она ему нравится" и т.п.  

Все ли профессиональные социологи  любят свою работу - вопрос открытый. Но совершенно точно, что профессионал  не так часто думает о своей любви к социологии, как озабочен тем, любит ли она его. 

В наследство от  итальянского  художника Ченнино Ченнини (рубеж 14-15 веков) нам досталось ценное  указание, "что если живопись тебя не любит, твоя любовь к ней не поможет".  Мы в школе- студии, давно уже дело было,  как-то провели шутливое интервью с теми, кто занимается преподаванием социологии или исследованиями на тему: "За что социология любит социологов или когда любовь к социологии взаимна, а когда безответна?" Получили списки специфических и не специфических характеристик социолога, чем-то напоминающее резюме при приеме на работу (знания, навыки, опыт, личные характеристики, достижения и "героические поступки" и проч.) Я обратил внимание, что, чем больше опыт работы у социолога, тем "резюме жениха" становилось более однотипным и в нем прослеживался баланс между специфическими и не специфическими характеристиками.  Одна из них - устойчивый интерес к социальному, переходящий (элевирующий) к неистощимому любопытству  и любознательности. 

Меня всегда удивлял на конференциях и семинарах факт безмятежного равнодушия, даже демонстративного безразличия у значительной части  присутствующих к поискам и результатам исследований коллег по цеху, особенно, когда это выполнено в другой парадигме или далекой тематике. Многие эксперты считают, что это продукт нашей современной системы образования, которая отшибает любознательность у детей еще в нежном возрасте. 

Может и так, но я помню, что "безразличных" и 30 лет назад было довольно, а любознательных мало. Может просто редкий дар? Как его разглядеть и не пропустить? 

Хочу поделиться случаем, где я увидел любознательность в чистом виде.  У меня на МДС (метод длинного стола) есть тест на любознательность участников "школы"  в виде истории о создании  КИВа для понимания, почему наркоманы используют для инъекций "грязный" инструмент, хотя шприц в аптеке стоит "3 рубля" и аптек, "как грибов после дождя"? При этом все они знают, что через грязный шприц можно "подцепить" гепатиты, ВИЧ-инфекцию, ЗППП. Как правило, часть аудитории не интересуется, каков был ответ в нашем исследовании, а ждут продолжения темы про технологию создания КИВа, но всегда находятся и те, кто просит объяснить в чем там было дело.  

Но  у меня был случай, когда я увидел любознательность в чистом виде и сумел убедиться в значимости веса этого фактора для "взаимной любви  социологии к социологу". 

Мне нужно было для исследования   6 исследователей  с базовым социологическим образованием для работы с труднодостижимыми респондентами по "тонкой" теме.  Собралось десятка два претендентов. Для отбора у меня было несколько задач на выявление специфических и не специфических "скиллов". Одна из них, на "социологическое воображение" , обычно, решалась одним из 50-ти.  В этот раз ее вообще никто не смог решить. По итогам, я отобрал нужных мне специалистов, но  процедура затянулась часа на три.  Когда все закончилось, подхожу к своей машине на стоянке и вдруг слышу, кто-то меня окликает по имени-отчеству. Узнаю молодого человека, которого отсеяли в самом начале отбора. 

Состоялся диалог, я его в ПД записал сразу: 

- Чуть Вас не упустил, не заметил, как вы вышли. 

- А в чем дело? 

- Я насчет ответа про "big date".

- А догадались все-таки, молодец.

- Нет, не догадался.

-???

- А какой же правильный ответ, как же они это узнали  ?!

- Пауза

- Знаете что, приходите завтра на встречу рабочей группы, я вас беру седьмым.

Впоследствии, я ни разу не пожалел о своем спонтанном решении. А тогда подумал, что человек способный ждать три часа из чистого любопытства , зная, что это уже никак не повлияет на его цель, заслуживает того, чтобы его посмотреть в деле. 

Принцип "элевации базового профиля социолога" при подготовке рабочих групп исследователей для глубинных интервью

 Главный инструмент глубинного интервью – сам исследователь. Достоверность и надежность полученной информации находиться в прямой зависимости от его профессиональной компетентности, т.е. от его уровня владения методоми исследования. Это подразумевает наличие  специфических навыков по социологической проблематизации темы исследования, нахождения теоретической рамки для интерпретации данных, умение выдвигать  гипотезы до «поля» и непосредственно в «поле». Большое значение имеют навыки поиска нужных информантов и налаживания с ними доверительных контактов и многое другое, что включает сбор, обработка  и анализ первичных данных.

В свою очередь, определенный уровень профессионализма, необходимый и достаточный для такого вынужденного доверия к субъективности исследователя в глубинных интервью зависит от степени развития не специфических навыков – индивидуальных способностях личности имеющих общий характер. Например, рефлексивность, последовательность в действиях, беспристрастность, любознательность и проч.

Часто или  подготовке полевых исследователей и даже на инструктаже интервьюеров можно слышать призывы «быть эмпатичным, внимательным, коммуникативным, уметь слушать и слышать, проявлять одновременно настойчивость и вежливость» …. и т.п. и т.д. 

Несмотря на то, что все понимают необходимость учета особенностей «человеческого материала» или природной конституции исследователя, извечный родительский вопрос: «Почему он такой застенчивый (невнимательный, «давящий», «не замотивированный»,  «не гибкий», не креативный)?», -  возникает в процессе обучения качественным методам исследования с механическим постоянством.

Более того, как правило, этими призывами все и ограничивается, дальше включается «утиный тест», т.е. «выживают» только те, у кого эти не специфические навыки  уже достаточно развиты. Здесь есть определенный парадокс. Его суть в том, что в других видах деятельности, к примеру в музыке или спорте,   наличие не специфических навыков оценивается до обучения специфическим, например, перед  обучением игре на музыкальных инструментах проверяют наличие музыкального слуха или чувства ритма.

Невольно вспомнишь шекспировского Гамлета, который уязвил своего придворного тем, что тот, даже  не умея играть на простой дудке, пытается "играть на его душе", резонно замечая,  что получается так, что гамлетовская  душа «хуже и проще, чем эта дудка».   

На практике при таком подходе мы видим, что если  полевой исследователь скромен и тактичен по своей конституции, то бесполезно требовать от него стать  «ледоколом» , способным пробиться к самому «замороженному» и закрытому для общения респонденту.  Все равно  получается криво и  меня  такие «ледокольные» интервьюеры  вызывают ассоциацию с дантистом, который пытается вырвать зуб мудрости у пациента против его воли. Как говорит испанская пословица: «не проси груш у тополя». Если отбросить клинические случаи патологической застенчивости, которые в компетенции психотерапии, то чаще всего мы имеем продукт воспитания в родительской семье или детском коллективе.

Хотя, иногда бывает, что  в профессию идут люди с целью преодоления своих комплексов, связанных с общением. Но большинство тех, кто выбрал профессию социолога,  имеют склонность к социальным, а не техническим системам, интерес к людям и их поведению,  умение и желание общаться с другими людьми.

Подход нашей системы подготовки МДС (метод «длинного стола»)  для решения этой задачи заключается в принципе «элевации базового профиля исследователя» (от латинского “elevare” – поднимать, восходить». « Базой» в данном случае выступают имеющиеся  «профили» личностных характеристик исследователей, как результат  биосоциальных факторов их формирования.

Идея, между прочим,  пришла из астрологии, где факт рождения людей под одним зодиакальным знаком, но разных по личностным характеристикам, объяснятся принадлежностью их к трем различным типам: низшим, средним и высшим. Один и тот же признак в «низшем типе» является пороком, а в высшем – добродетелью. Например, чрезмерно развитая бережливость в низшем типе – это жадность, а в высшем – при разумных границах является хозяйственностью. В психологии это называют «акцентуацией характера», когда с возрастом или обстоятельствами жизни разумная осторожность может превратиться в патологическую подозрительность,  трусость и т.п. или наоборот. 

Это значит, что МДС принципиально не стремиться, кого-то «строить», «лечить» или искоренять недостатки в навыках коммуникации с респондентами. Задача стоит в понимании индивидуального стиля полевого исследователя и элевации его «личного профиля».

Разберем на примере элевации такой личностной характеристики исследователя, как «полевая застенчивость». В профиле требований к профессиональным умениям и навыкам она может быть обозначена как « затруднения в умении установить первый контакт с респондентом», «боязнь задавать социально-чувствительные вопросы (здоровье, материальное положение, личная жизнь и т.п.)».

Психосоматическую  природу застенчивости мы изменить не в силах. С другой стороны застенчивый интервьюер непродуктивен. Ремесло полевого исследования не любит застенчивых и робких. Что же делать?

МДС предлагает элевацию застенчивости в скромность, сдержанность, тактичность. В достойное  упорство в достижении цели.

Это достигается через участие исследователя в формулировании КИВа (ключевого исследовательского вопроса), который характеризуется тем, что «цепляет» интеллектуально и эмоционально, содержит парадокс и, по сути, является индикатором компетентности исследователя в теме. Именно знание темы, искренне желание понять, формулировка вопроса, отражающая внутренние противоречие во взаимосвязях факторов, которая делает его интересным для респондента – является основой «элевации полевой застенчивости» у интервьюера.

Это является базой для обучения специфическим навыкам через специальные упражнения и тренажеры. Основными являются:

1. Упражнение на демонстрацию  компетенции и компетентности полевого исследователя для респондента.
2. Тренажер 6-сти ступенчатого алгоритма ведения интервью
3. Тренажеры  «молчащий респондент» и «ключ от респондента»
4. Работа в паре с опытным интервьюером
5. «Разбор полетов» по первому контакту с респондентом за «длинным столом»
6. Ведение полевого дневника

Приведу пример. Одной  из участниц нашей Школы-студии на «Кухтеринских курсах» повышения квалификации в ИС РАН была преподаватель федерального исследовательского университета одного из регионов РФ без всякого опыта проведения экспертных интервью и качественных исследований . Первое впечатление из перспективы наличия неспецифических навыков для овладения техникой глубинного интервью говорило о том, что прогноз отрицательный. Внешность «строгой училки средней школы», которая контрастировала с тихим  невыразительным голосом, без интонаций и эмоционального фона,  привычка уклоняться от контакта глазами, напряженная поза при слушании, нервные движения рук при ответе на вопрос и т.д. А уклонение от уточнения ответа респондента на «тонкие» вопросы или отсутствие  попыток управлять ходом интервью говорило о проблеме «полевой застенчивости».

На наших  «курсах» для  закрепления навыков и умений  использования качественного подхода, участникам курса предоставляется возможность самостоятельно провести интервью по своей теме с ведущим экспертом в этой области, как работающим в ИС, так и в других организациях Москвы.  Узнав, кто у нее будет экспертом, я очень расстроился, опасаясь, что «первый блин» может быть таким травмирующим «комом», что вся наша подготовка к интервью будет пустым номером.

Каково же было мое удивление и радость, когда я прочитал транскрипт этой беседы. Вместо минилекции для «профана» или монолога на тему, которая в данный момент волнует эксперта и только косвенно связана с целью и задачами интервью (такая у него была репутация при беседах с «провинциалами»)  , я увидел профессиональный разговор двух заинтересованных в теме собеседников. Действительно произошла «элевация» застенчивости в сдержанность и уважение к собеседнику, эмоциональный минимализм превратился в серьезность и вдумчивость. Алгоритм интервью, начиная от прояснения компетенции исследователя и заканчивая прощанием с экспертом,  был сделан не очень уклюже, но в целом грамотно. Т.е. практически, ничего из основных базовых элементов ремесла полевого исследователя,  не было упущено.

Думаю, что секрет успеха дебюта нашего «курсанта» был в свободном владении темой исследования, наличием личного опыта изучения предмета и своей позиции по ряду актуальных вопросов, которая была предъявлена в виде ключевых вопросов интервью, которые эксперт сразу назвал «правильными» и «в самую суть проблемы» и тем, что это было предъявлено в форме, которую мы «тренировали» на занятиях.

Есть  и другие примеры, где  не специфические и специфические навыки получают необходимое развитие по той же схеме «элевации».