среда, 31 января 2018 г.

Горшочек не вари!» или как бюрократический абсолютизм в образовании лечит нас от «здравого смысла».


      Количество постов об «абсурде» в высшем образовании таков, что уже хочется сказать «горшочек не вари». Уже сами авторы просят не «лайкать», а что-то делать. Увольняться, устраивать забастовки с целью ликвидации «сердца спрута» - министерства образования,  откуда идут потоки бессмысленных бумаг, под которыми гибнет основная функция вуза
 – качественная  подготовка нового поколения к профессиональной деятельности. 

   Но если, гипотеза о попадании вузов под иго режима бюрократического абсолютизма,  верна, то надо понимать, что «у спрута нет сердца». Чиновник сам по себе не работает плохо или хорошо, он действует не глупо и не умно, а как прикажут в соответствии со стандартами, нормативами, протоколами, которые по своему рациональны и логичны. Но эта другая логика и другая рациональность. Она создает «дополненную бумажную реальность» , которой не нужна обратная связь. В этой логике в основе лежит стремление  отвечать не за качество образования и подготовку специалистов, которое оценивается независимыми от них институциями, включая работодателей и рынком труда в целом,  а за качество  контроля и управления процессами.  
   
Мне эта логика напомнила алгоритмы реабилитации больных химической зависимостью. Тот же тотальный контроль за пациентами с парализованной волей, посредством генерации  страха перед будущим, если не следовать предписаниям врача. То же самое бесконечное писание и переписывание больными «планов на «трезвость», то же требование пошаговой детализации этих планов и их постоянная корректировка по ходу лечения, то же «кодирование» самых «упертых» и «неизлечимых», те же абсурдные, на взгляд больных, задания и упражнения, те же групповые занятия по программам «шагов к трезвости»,   те же аргументы, что все делается для вашей пользы и мы должны объединиться, т.к. цель у нас общая –избавления от химической или игровой зависимости. 
    
    Но в нашей «наркологии-похметологии» ,  от какой «зависимости» избавляют, всем, включая больных и общество, понятно.  Рейтинг «реабилитационных центров»  привязан к простой, как мычание, оценке – длительность ремиссии. Способы достижения тоже контролируются, но из перспективы результата, а не процесса. Поэтому самостоятельность в выборе способов реабилитации на порядок выше и отчетности иные.  А от какой зависимости «лечат» преподавателей вузов? От зависимости от здравого смысла? От зависимости  от своего преподавательского долга перед студентами? От зависимости от своего ремесла и научного (критико-аналитического) способа мышления?  


    Пути выхода есть в нашей истории гонки вооружения.  Советская власть – тот же режим номенклатурного бюрократического абсолютизма, только еще жестче и страшнее.  Но откуда ни возьмись, появились «шарашки» и институты с «укоротом бюрократического произвола сверху», государственное создание всех возможных условий, «лишь бы….».  Сейчас, вроде бы есть свои «антибюрократические оффшоры» типа «Сколково», «Сириуса» и др. Вроде бы военные вузы не подчиняются минобру. Но отчего этот тренд  не распространяется на все высшее образование, которое превращается в социальный амортизатор для политической власти? Или еще не накоплена критическая масса для перехода количества в качество? Пусть «горшочек еще поварит»? 

вторник, 23 января 2018 г.

Способы чтения книг и причинно-следственные связи в социологии


     В метро вернулись бумажные книги? В сетях появляются фото пассажиров метро, где соотношение читающих бумажные книги не уступает читателям электронных текстов.
Может быть,  это очередная демонстрация несостоятельности прогнозов о смерти бумажных книг с появлением электронных носителей, как в свое время прочили гибель кино и театра, т.к. «все будет ТВ».

Год назад у меня в рамках «школы-студии исследователя-качественника» в магистратуре  МГППУ было исследование под названием  «Книжные дети», где стояла задача изучить практики чтения школьников от первого до 11 кл.  Одна из задач касалась способов чтения книг. Были незамысловатые гипотезы, что это зависит от родителей школьников. Типа, если родители прививают «любовь к чтению», то  «дети» тоже будут любить книги. Если у родителей есть «бумажная библиотека» и сами они читают бумажные книги, то и дети будут предпочитать бумажные книги электронным. Была гипотеза, что чтение бумажных книг будет убывать с возрастом читателей, т.к. поколение Z смотрит на мир через «три экрана»: смартфона, планшета и  монитора ПК, ну,  бывает еще электронная книга и экран телевизора.

Если бы мы провели анкетный опрос, то, вероятно, эти гипотезы нашли подтверждение и корреляция между «бумажной» библиотекой родителей и  книжкой в руках ребенка обнаружилась, хотя и не факт. Но качественное исследование ищет не корреляции, но причинно-следственные связи.  И тогда картинка практики чтения «бумажных книг»  может существенно меняется.
  1. Получилось, что причиной чтения является не сама по себе  родительская «любовь к чтению» и их усилия по ее передачи детям и не  наличие у них библиотеки, а отношение  детей к родителям.   Любовь, уважение и желание подражать родителям были доминирующими причинами в интервью с детьми в ответах о причинах тяги к чтению.  Фразы «меня читать заставляли и наказывали, если я …», «они мне тыкали, что у нас такая библиотека, а ты даже…», давали представление о помехах в передаче практик чтения книг от родителей к детям. А воспоминания, как мы вместе читали, обсуждали, ходили в книжный магазин и библиотеку, «как папа не мог оторваться от книги «фэнтази», его ругали, я у него ее стащил, потом стал сам. увлекся…, мы с ним рисовали героев из книги …» , дает представления о драйверах «книжности» у детей.
  2. Кроме фактора преемственности вылезли  причины, не зависящие от родителей и их влияния. Получилось, что часть  родителей  наших респондентов из поколения   «сделанных не в СССР» , не имели установок на ценность домашней библиотеки в любом ее виде. В одном интервью школьник младщих классов рассказывал, как он вместе с родителями таскал книги библиотеки, которую собирали его  бабушка и дедушка «на помойку» перед ремонтом квартиры». Дети не видели их с книгой в руках, обсуждение прочитанного в семье не вспоминалось .  В тоже время такие дети были «книжными» во всех смыслах этого слова. Они сами покупали книги, брали в библиотеках, обсуждали «среди своих».  Причин здесь длинный список, где переплетаются социальные и психофизиологические факторы (влияние учителей, референтная группа, желание выделиться, состояние здоровья и проч.)
  3. Относительно носителей «книжности» история повторилась. Выбор между электронным и бумажным носителем касался объема и содержания книги, ее цены и доступа, паттернов поведения обусловленных групповыми нормами, ценностями и т.д. Среди «книгобумажных детей» выделилась группа «кинестетиков»,  которым важны тактильные ощущения веса книги, перелистывания страниц, даже запах новой/старой книги. Как и среди «цифрокнижных детей» можно найти ярко выраженных «визуалов», которым электронный вариант удобнее, а разницы в процессе чтения не виден. А есть еще любители/не любители звуковых книг тоже в силу психофизиологических причин.
Но, по свидетельству детей и учителей, читателей «бумажных книг» стало прибавляться и здесь есть, над чем поразмыслить.


Но мне больше интересен в этом кейсе появления, как мне кажется,  повода для методической рефлексии на тему различий корреляции и причинно-следственных связей в наших методах  исследования и «социологическом  поле» в целом.